Он молчал, да ему и незачем было говорить что-либо. Его рот оказался многозначительнее любых слов, а руки и тело только подтверждали все сказанное перед этим, а когда он положил ее на себя и она приняла внутрь своего тела его напряженную мужественность, то без всяких слов ощутила полную и окончательную определенность своей судьбы.
Он придерживал ее руками, одной охватывая ее бедра, а другой спину. В абсолютной тишине, которую нарушало только их учащенное дыхание, она услышала его едва слышный, похожий на шелест, шепот:
– Когда я летел назад, я мечтал об этом все пять часов пути. И все пять часов у меня стоял. Надеюсь, что стюардесса ничего не заметила.
Пейдж расхохоталась. Она погладила руками его волосы на груди, сильной, мускулистой и широкой.
– Ты коварный соблазнитель, – прошептала она в ответ. – Я, например, об этом вовсе не думала.
– Как, совсем?
– Да, совсем.
В самом деле, ведь не о сексе же она думала, вспоминая Ноа. Просто, когда он был рядом с ней, ей было очень хорошо с ним.
– Тогда вот тебе напоминание, – сказал он.
Она чувствовала, как он движется внутри ее тела, и прикрыла глаза, чтобы полностью предаться чувству удовольствия, затопившему ее горячей волной.
Он приблизил ее к себе и выдохнул прямо ей в лицо:
– Мне нравится, когда ты это делаешь.
– Делаю что?
– Когда говоришь мне, что тебе нравится со мной этим заниматься.
Она, не отвечая, обхватила руками шею Ноа и осыпала его лицо поцелуями.
– Я люблю тебя, – прошептал он. У нее перехватило дыхание.
– Я тоже.
– Правда?
– Правда.
Его тело напряглось, и она услышала, как он пробормотал только одно слово «Боже», а потом с еще большей силой вошел в нее снова и снова.
Через некоторое время, когда они успели подремать, обнимая друг друга, и почти одновременно проснулись, он спросил:
– Ты и в самом деле меня любишь?
Пейдж не стала притворяться, что не понимает, о чем он говорит, ей ведь раньше ни разу не приходилось произносить этих слов, обращенных к мужчине. Она вряд ли бы сказала их и Ноа, если бы он первым не признался в своих чувствах. Но теперь все сказанное ей казалось абсолютной правдой.
– Да, а ты?
– Да, – тоже ответил он и, секунду промедлив, добавил:
– И до чего же здорово себя при этом чувствую.
– И до чего же жутковато!
– До чертиков жутковато. – Он усадил ее напротив, подоткнул одеяло и негромко сказал:
– Когда я был дома, произошло нечто для меня очень важное: один мой старый друг является президентом опекунского совета в одной из наших закрытых школ – в той самой, где когда-то учился и я. Так вот, он сказал мне, что нынешний директор недавно объявил о своем уходе.
А это почти автоматически означает, что Ноа подаст заявление с целью заполучить желанное место. И ведь он его обязательно получит, а значит, ему придется перебираться в Санта-Фе. И именно тогда, когда она в него влюбилась. Господи, как все это несправедливо!
– Нет абсолютной уверенности, что этот пост получу я, – осторожно сказал Ноа. – Как обычно, состоится нормальная процедура, когда будут избирать лучшего на основании конкурса, но все члены Опекунского совета знают меня и мою семью, а тот факт, что я сам бывший выпускник школы, – плюс в мою пользу.
– А это хорошая школа? – спросила Пейдж, положив ему голову на грудь.
– Не просто хорошая. Отличная. Прекрасная репутация, великолепный преподавательский состав, способные учащиеся, финансовая поддержка со стороны выпускников и множество прочих положительных моментов.
– То есть, у них есть все, что не имеет Маунт-Корт?
– Можно сказать и так. Если я стану там директором, то это будет большая честь для меня.
Пейдж кивнула, не глядя на него.
– Ты могла бы поехать вместе со мной? – предложил Ноа.
– Я? Что ты, нет. Вся моя жизнь сосредоточена здесь.
– Ты бы смогла открыть новую практику и там…
– В Нью-Мексико? Нет, благодарю, мне нравится и здесь.
– Ты только что сказала, что любишь меня, – просто сказал он, причем на этот раз не отличаясь от других мужчин, которые считают, что любовь способна на все. Как, например, наверное, считается, что любовь способна все простить. Можно подумать, что это чувство в состоянии оправдать любой хаос, хотя это тоже сомнительно.
Неожиданно она почувствовала раздражение.
– Любовь всего лишь часть моей жизни. Все остальное связано с Таккером, штат Вермонт.
– А если мы поженимся?
Пейдж едва не подавилась, услышав слова Ноа, и некоторое время кашляла. Когда же она успокоилась, ей пришлось собраться, чтобы заставить себя посмотреть Ноа в глаза. Зря. Вряд ли она смогла бы как следует рассмотреть его лицо и глаза в темноте. Еще одна несправедливость.
– Честно говоря, я никогда не рассматривала всерьез матримониальные планы.
– Но это не значит, что брак – дело плохое.
– Но ведь для тебя он оказался неудачным.
– Это было давно, а сейчас – это сейчас. Ты и Лив ничего не имеете общего друг с другом. – Он приподнял ее лицо.
– Ты сейчас или цинична, или напугана. Так что же из двух?
– Ни то, ни другое, – сказала она, сначала, потом исправилась: – И то, и другое. – Потом сказала: – Черт. – И спрятала голову у него на груди. Секунду спустя, когда в спальню проник плач Сами из монитора, она снова подняла голову. – Сами болеет, – объяснила она Ноа. Она накинула на себя пеньюар и выбежала из комнаты.
Девочка только проснулась, она стояла в кроватке, держась за прутья ограждения, и рыдала, размазывая слезы по лицу кулачком. Пейдж извлекла ее из кроватки и прижала к себе.
– Ш-ш-ш-ш, ш-ш-ш-ш, перестань плакать, мамочка уже пришла, – заговорила она, стараясь успокоить девочку. – Что, моя малышка не очень хорошо чувствует?
– Что с ней случилось? – спросил Ноа, неожиданно появившись в спальне Сами. Он успел натянуть слаксы, но не застегнул их как следует. Рубашку он вообще не надел и сверкал обнаженным торсом.
– Всего лишь простуда, но и этого вполне достаточно, чтобы сделать малютку несчастной. Она не осознает, что с ней происходит и что необходимо сделать, чтобы избавиться от неприятных ощущений. Хотя ничего особенно страшного и нет, – пробормотала Пейдж и направилась в ванную, где она намочила полотенце и вернулась, чтобы обтереть девочке лицо.
– Может быть, ей принести что-нибудь? – спросил Ноа, когда Пейдж покончила с водными процедурами.
– Неплохо бы. Я схожу на кухню сразу же, как ее переодену.
– Я сам принесу бутылочку. Что мне туда налить? Ничего не надо наливать, хотела сказать ему Пейдж.
Мне не нужна твоя помощь. Я вполне в состоянии позаботиться о ребенке сама. Я вообще привыкла заботиться о себе всю жизнь сама. Признаться, подобные монологи, пускай и внутренние, выглядели бы довольно смешно в устах уверенной в себе уравновешенной женщины. Поэтому она сказала совсем другое:
– Апельсинового сока. Она его любит.
– Надеюсь, у вас все нормально? – спросила Нонни, показавшись в дверях. Она смахивала на фею в своем белом пеньюаре и белой же шали, которой обмотала голову. Заметив Ноа, она сделала шаг назад:
– О, Господи, Пейдж, а я и не подозревала, что у нас гости.
Пейдж вздохнула.
– Не гости, Нонни. Всего-навсего Ноа.
– И, судя по всему, одетый совершенно не по погоде. Надеюсь, она не собирается выставить вас сегодня на рассвете, как поступала раньше? Поскольку сегодня воскресенье, а кроме того, я уже знаю, что вы здесь.
Пейдж, повернувшись к Ноа, пожаловалась ему:
– Всегда так бывало, когда я еще считалась маленькой. Бывало, я пыталась скрыть от Нонни кое-что, но потом выяснялось, что она все равно знала обо всем.
Нонни уже подобралась к столику, на котором лежали готовые детские пеленки и который служил для переодевания Сами, и потрогала лоб девочки.
– У моей булочки опять температура?
– Нет, просто она испугалась, когда проснулась. Наверное, ей стало душно, и она вся вспотела. Ноа уже пошел на кухню, чтобы принести бутылку с яблочным соком. Так что ты можешь идти спать.