Энджи бы бросилась к нему на шею, если бы рядом не было сына. Потом она, правда, немного пришла в себя, успокоилась и, обойдя вокруг стола, обняла его за шею.
– У тебя добрый папочка, Дуги! – сказала она, прижимаясь щекой к щеке мужа.
– И добрая мамочка! – добавил улыбающийся во весь рот Бен. – Она собиралась послать к черту всю свою карьеру ради меня.
Дуги выглядел весьма сконфуженно.
– Значит, у вас все в порядке, предки?
– Да, – сказала Энджи. – Послушайте, у меня есть неплохая мысль. Почему бы нам не заехать к Питеру… – Тут она замолчала, вспомнив, что опять пытается руководить событиями. Старые привычки умирают с трудом.
– Да, почему бы нам не навестить старину Питера, – подхватил Бен. – Таким образом мы могли бы лично засвидетельствовать ему, что абсолютно не верим во всю эту чушь. А потом, прежде чем отвезти тебя назад в школу, мы могли бы все вместе отобедать в ресторане нашей гостиницы. Ну как, нравится вам моя идея?
Питера дома не было. Он был в больнице в палате «3-Б» с Кэт Энн. Они подчищали пластмассовые мисочки с едой из китайского ресторана, причем ели палочками; Кэт Энн никогда не пользовалась ими раньше, но быстро научилась.
– У вас прекрасно получается, – с удовлетворением сказал Питер.
Она вспыхнула.
– Это оттого, что я проголодалась.
– Это оттого, что начинают сказываться занятия физиотерапией. – Питер весьма недвусмысленно дал понять начальнику этого отдела в больнице, чтобы там как следует занялись Кэт Энн. И вот эти занятия стали приносить плоды; хотя нижняя часть тела по-прежнему оставалась неподвижной.
– Это весьма полезно для вас, Кэт Энн, надеюсь, вы понимаете это?
Она кивнула.
– Понимаю.
– Сказано не без грусти. – Он дотронулся до ее щеки. – Ну, что же вас угнетает?
– Ничего.
– Вы уверены?
Она кивнула, но уже без всякой уверенности. Она как-то вообще вся съежилась и стала выглядеть совсем маленькой; у Кэт Энн была способность делаться маленькой и незаметной, когда она оказывалась чем-то напуганной. Тогда и голос ее звучал соответственно.
– Мне сказали, что меня скоро выпишут.
– Они правы.
– Но мой дом совершенно не приспособлен для… для…
– Что ж, надо что-то переоборудовать. Не так уж это и трудно.
– Но у меня для этого нет средств.
– У нас есть хороший адвокат, который сейчас работает над этим делом.
– Даже если он и выиграет дело, это случится не сейчас.
– Несомненно, – сказал Питер. Он убрал пластмассовые мисочки и смахнул несколько рисинок с простыни. Затем присел на край кровати и заговорил, стараясь казаться при этом небрежным, словно мысль, которую он сейчас хотел сообщить Кэт Энн, пришла ему в голову только что, а не благодаря долгим раздумьям.
– Я решил приспособить для этой цели мой собственный дом. Вы могли бы пока пожить у меня.
Ее глаза расширились от удивления.
– У вас? О, нет! Я не могу на это согласиться!
– Но почему? – спросил Питер.
– Потому что это ваш дом. Вы и так уже сделали для меня очень многое.
– Ничего особенного. Я раньше вообще вел довольно эгоистичную жизнь.
– Для меня вы сделали абсолютно все.
– И получил для себя лично не меньше, чем вы. Вы мне просто раскрыли глаза на жизнь, Кэт Энн. Ведь вы первая женщина на свете, к которой я проявил хоть малейшую щедрость.
– Но дети, которых вы лечите…
– Их родители оплачивают мои услуги. Так, собственно, я и оценивал большинство людей, когда приехал сюда и начал в Таккере свою практику врача. В большинстве люди мне что-то должны – деньги, уважение, наконец, они обязаны мной восхищаться. Я чувствовал, что должно быть только так, особенно после того, что они причинили мне в детстве. Я превратился в важного преуспевающего джентльмена, хотя временами вовсе не чувствую себя таковым. Вы в детстве прошли через те же самые трудности и испытания, что и я; но вы, в отличие от меня, вовсе не чувствуете, что вам кто-то что-то должен. Тем приятнее вам давать. Кроме того, – сказал он, взяв Кэт Энн за руку и чувствуя себя при этом ужасно стеснительно, – вы нравитесь мне. Вы достойный и очень искренний человек.
– Я все делаю не так, как надо, все на свете путаю.
– Вы не автомат.
– Я не умею общаться с людьми.
– Но вы прекрасно можете общаться со мной. Кстати, вы произвели отличное впечатление на моих родственников в день Благодарения.
Кэт Энн опечалилась.
– Я не знала, как и слово сказать, чтобы не попасть впросак перед вашими родственниками.
– Нет уж, вы великолепно держались!
– Возможно, но ведь это только один день. А если я буду жить у вас в доме, мне придется разговаривать с вами все время.
Питер не мог сдержать улыбки. Оказывается, в характере Кэт Энн было и упорство. Кроме того, в некоторых случаях она могла быть абсолютно непробиваемой – качество, приобретенное ею за долгие годы пренебрежительного отношения со стороны окружающих. – А как вы думаете, почему я прихожу сюда каждый вечер?
– Потому что вы так или иначе все равно заходите в больницу.
– Нет! Вы единственная, к кому я прихожу здесь вечерами. Подумайте, насколько мне будет проще беседовать с вами, если вы будете жить у меня.
– Но…
– Что но?
– А вам и в самом деле этого хотелось бы?
– Да, иначе я не стал бы вас об этом спрашивать. В сущности, – сказал он, возвращаясь мыслями к переживаниям еще не окончившегося дня, – для меня это куда выгоднее, чем для вас. – Он внимательно посмотрел на ее руку, которая казалась хрупкой в его ладони. – Дело в том, что у меня возникла весьма серьезная проблема.
– Не стоит передо мной оправдываться, – торопливо заметила больная, – я ни в коем случае не рассчитываю на какие-либо чувства с вашей стороны.
– Но то-то и оно, что я как раз питаю к вам нежные чувства, – сказал он, осмелившись наконец взглянуть в лицо Кэт Энн. – Вы на самом деле мне очень нравитесь!
– Но вам, вам будет не очень приятно созерцать меня все время, ведь вы любите Мару!
Питер рассказал Кэт о Маре почти все. Часто за разговорами они засиживались допоздна, когда прочие посетители расходились, что, признаться, со стороны Питера вовсе не выглядело как любезность; как-никак, он все-таки был врачом.
– Любил, – сказал он. – Как известно, «любил» – глагол прошедшего времени. Мара умерла. И не может больше со мной разговаривать, не может сделать так, чтобы я улыбался. Она – далеко, Кэт Энн. Хотя, возможно, я и ошибаюсь, и одна частичка моей души будет продолжать любить ее вечно, но увы – это не та часть моей души, которая продолжает жить и думать о будущем.
– Вам необходимо быть среди людей.
– Вы тоже человек.
– Я имею в виду особ женского пола.
– А разве вы – не женщина?
– Вы понимаете, на что я намекаю, – прошептала Кэт Энн. В эту секунду она выглядела настолько удрученной, что он нагнулся и запечатлел поцелуй у нее на лбу. В глазах Кэт Энн отразился благоговейный ужас.
– Это вам за то, что вы такая душка, – сказал Питер и глубоко вздохнул, – и за то, что вы снова позволили мне почувствовать себя человеком в тот момент, когда вся моя остальная жизнь готова рассыпаться, словно карточный домик. – Потом он в нескольких словах обрисовал ей свое положение.
– Она – эта девушка – действительно утверждает подобное?
Он кивнул.
– Если она будет продолжать настаивать на своем, моя репутация погибнет.
– Но она не имеет права настаивать на этом. Я лично видела, как она сама обняла вас сзади в тот самый день.
– В какой день?
– В тот самый день, когда вы познакомили ее со мной. Тогда вы стояли в дверях, а она неожиданно для вас подкралась к вам и обняла сзади. Тогда, помнится, вы убрали ее руки и потребовали, чтобы Джули никогда не делала подобного впредь.
– Вы слышали это?
Кэт Энн утвердительно кивнула.