Она посмотрела ему прямо в глаза:
– Нет.
– Вы практикующий педиатр?
– Да.
– А что вы будете с ней делать, когда вам придется идти на работу?
Голос Пейдж приобрел взволнованные нотки:
– Ума не приложу.
– Вам необходимо все обдумать.
– В сущности, – ее беспечное настроение сменилось смутной тревогой, – это произошло так быстро, что у меня совершенно не было времени все обдумать.
Директор отвернулся с видимым раздражением.
– Вы великолепный образец для подражания этих подростков. – Он пристально посмотрел ей в глаза. – Вы что, все делаете так необдуманно?
– Я никогда ничего не делаю необдуманно! – вскрикнула она. – Я не просила об этом. Просто так случилось. Я веду упорядоченную жизнь. Я люблю упорядоченную жизнь. Но что мне оставалось делать? Отослать ребенка обратно?
– Нет, конечно. Но вы же не можете вечно носить ее, прибинтовав к себе?
– А почему бы и нет? – спросила Пейдж с невольным раздражением.
– Потому что прежде всего это плохо для ребенка. А во-вторых, это не совсем удобно. Если вы и впредь собираетесь работать тренером…
– Так вы знаете, кто я?
– Совершенно справедливо, – ответил директор. – Я обязан все знать. Правда, я не знал, что у вас есть ребенок. Теперь же, когда я это знаю, я сомневаюсь, насколько уместно было с вашей стороны принести ее с собой в школу. У девочек достаточно своих проблем. Они нуждаются в пристальном внимании со стороны тех, кто работает с ними.
– Я могу уделять им должное внимание.
Он вздохнул.
– Разве вы не понимаете, что это вопрос дисциплины? В течение ряда лет в Маунт-Корте царил полнейший хаос. Уроки то проводились, то нет. Посещаемость фиксировалась редко. Время отбоя не соблюдалось. В помещениях спален воспитанницы вели себя как хотели. Эти девочки и знать не хотели о том, что у удовольствий тоже бывают пределы. Более того, они не имели представления, что такое воздержание. Они получали все, что хотели. Если им что-нибудь не разрешали, они делали это украдкой. Так их воспитывали, а школа ничего не делала, чтобы исправить положение. Поэтому случались скандалы – и какие! Имели место, например, случаи алкогольного отравления, злоупотребление наркотиками и чуть ли не открытая война с городскими детьми. Так вот, я намерен навести порядок. – Он взъерошил рукой волосы. – Для этого мне необходимо установить строгую дисциплину. Мы впустую говорим о правилах здесь.
Пейдж ждала, когда он продолжит свои рассуждения.
Казалось, что директору не доставляло особой радости говорить все это, и на секунду Пейдж подумала, что где-то в глубине его души, возможно, и скрывается доброта.
– Правила не могут быть обязательными для одних и необязательными для других. Когда люди идут на работу, они оставляют детей дома.
– Я здесь не на работе. Я просто пришла по-дружески поговорить с девочками.
– Тогда следуйте этому принципу, когда приходите сюда в качестве их тренера.
– Это тоже не работа. – Пейдж спорила с ним, потому что была уверена в своей правоте. – Это развлечение. Вот почему я занимаюсь тренерской работой бесплатно. Мне нравится быть среди этих детей. Они мне не безразличны. Я полагала, что и вам тоже, и поэтому удивилась, что вы не позволили мне поговорить с ними сегодня вечером. Им нужен человек, который мог бы помочь им размышлять. Им нужен взрослый. До того, как я пришла сюда, девочки буквально с ума сходили от навалившихся на них недетских проблем. Или это вас совершенно не волнует? Или для вас отметки – самое главное? Или вы здесь только для того, чтобы у нас была на высоте отчетность?
Он издал звук, выражающий недовольство, подбоченился и выглянул из окна, откуда открывался вид на школьный городок.
– Это местечко рушится на глазах. Финансирование ни к черту, и мы едва сводим концы с концами, а улучшений не предвидится. Председатели благотворительного фонда в ужасе, что средства вылетают в трубу – тратятся впустую, а когда нам необходимо получить от них некоторые суммы, выясняется, что наши выпускники бегут отсюда сломя голову и не слишком хорошо отзываются впоследствии. Таким образом, – тут он соизволил опять посмотреть на Пейдж, – мне приходится заниматься писаниной, но это отнюдь не значит, что на ребят мне наплевать. Конечно же, я люблю детей. Как иначе вы можете объяснить, что я согласился работать в этом медвежьем углу? Черт возьми, я и сам проработал учителем много лет.
Таким эмоциональным он нравился Пейдж куда больше. Когда директор волновался, он казался более человечным.
– Неужели?
– Вы мне что, не верите? Я преподавал христианское учение.
– А я приняла вас за учителя математики. Она всегда казалась мне наиболее строгой из всех дисциплин.
– Я не строгий.
– Смею вас заверить, что вы кажитесь таким. Но, черт возьми, если вы хотите вызвать эпидемию самоубийств среди детей, которые считают, что не так уж плохо последовать примеру доктора О'Нейл, – это на вашей ответственности.
Крошечное запеленутое существо неожиданно разразилось тихим и слабым криком, заставив мгновенно улетучиться чувство некоторого удовлетворения, которое было появилось у нее, когда выяснилось, что она в состоянии вывести Ноа Перрини из себя.
– О Господи, она говорит! – Глаза Сами были полуоткрыты, она тихо кричала во сне.
– Может быть, она намочила пеленки? – предположил Ноа.
– Спасибо, а то я ведь могла и не догадаться. – Пейдж принялась укачивать девочку, но это ей не очень удавалось.
– Скорее всего, она просто устала висеть в этой люльке. Как бы вам понравилось в течение нескольких часов болтаться, будучи привязанной к другому человеку?
– Один раз в жизни я была готова за это отдать все. – Она погладила Сами по спинке, но тихие, прерывистые рыдания от этого только усилились.
– Ей необходима более приемлемая колыбель.
– У меня нет приемлемой колыбели.
– И после этого вы пытаетесь учить меня, как мне обращаться с моими ребятами?
Ей не хотелось больше слушать упреков. По крайней мере, от Ноа Перрини. Она слишком устала, слишком измучилась и издергалась.
– Вы правы. Ребенка необходимо уложить в постель. – Она направилась к двери, продолжая говорить, заглушая слабый плач Сами. – Я знаю кое-что о ваших ребятах, – то, чего не знаете вы. Им нужна помощь. Я хочу предложить вам либо пригласить в школу специального психоаналитика, либо позволить мне и моим коллегам позаботиться о ребятах, которые переживают трудное время. Эти дети находятся в кризисном состоянии. Мы можем спорить с вами часами, но все равно ничего не можем изменить.
Пейдж вышла из общежития и направилась прямо через газон, что, вероятно, было нарушением установленных правил, но так было ближе к машине.
– Хорошо, – неожиданно раздался голос за ее спиной. – Вы можете прийти и поговорить с ними завтра. Впрочем, вы уже пообещали им, что придете.
Она продолжала идти, не оглядываясь.
– Прекрасно. Но ребенок так или иначе будет со мной. Куда я, туда и она. – Она распахнула дверцу автомобиля и проскользнула в салон.
– Вы что, собираетесь вести машину с ребенком на груди? – спросил он, подойдя поближе и наклоняясь к открытому окошку машины.
– У меня нет выбора, – сухо сказала Пейдж. – В противном случае мне пришлось бы привязать девочку к креслу. Учитывая, что мышцы у нее как желе и то, что ей просто не нравится висеть на кресле, вряд ли я этим воспользуюсь. Так ей куда лучше и безопаснее. – Она завела двигатель, выжала сцепление и отъехала от общежития.
– Вам нужно завести специальное сиденье для ребенка! – крикнул директор вдогонку.
Не обращая на него никакого внимания, она аккуратно проехала по извилистой дороге, ведущей от школьного городка к воротам, и въехала под их железную арку. К тому времени Ноа Перрини уже скрылся из виду, а Сами перестала плакать.
Притормозив у ворот, она огляделась, вырулила на главную магистраль и, выкрутив рулевое колесо, покатила домой. Она вела автомобиль очень медленно, чувствуя, как постепенно все ее тело немеет, а голова наливается свинцом от переутомления.