Ирония заключалась в том, что она знала много всевозможных вещей, но, как выяснилось, не знала главного. Она досконально изучила, как функционирует человеческий организм, посещая курс за курсом в медицинском институте и читая специальную литературу, и в результате стала хорошим специалистом. Она могла извлечь различные органы, почистить их, починить и поставить обратно. Но она не умела создавать. Она не могла сделать что-нибудь там, где раньше ничего не было. Она не могла заполнить окружающую пустоту новым смыслом.
Когда ее муж и сын почти перестали с ней общаться, она поняла, что из ее жизни ушло самое главное, и она продолжала механически выполнять привычную работу, словно повинуясь одной только инерции. Это не могло долго продолжаться. Пустота внутри нее увеличивалась и, как черная дыра, должна была в один прекрасный день поглотить ее самое.
Она думала о том, куда мог деться Бен. Возможно, он поехал по почту. Или в Таверну. Или, чего еще доброго, в библиотеку.
Она сцепила пальцы вместе, потом расцепила и положила ладони на непокрытую поверхность кухонного стола. У нее были тонкие, красивые и ловкие руки. Ногти были аккуратно пострижены и не покрашены лаком. За долгие годы работы в клинике, когда ей приходилось мыть руки бессчетное число раз в течение дня, никакие увлажнительные для кожи кремы не спасали. Да и наносить их на руки не имело особого смысла – все равно смоешь через минуту. У нее были настоящие рабочие руки, и сорокадвухлетний возраст Энджи сказывался на них в полной мере. Ее возраст чувствовался в каждой морщинке на этих руках, в каждом шрамике и складочке, в выпуклых венах, которые еще в прошлом году казались менее припухшими.
Она вздохнула и поглядела в окно. Ее отражение в окне также смерило ее взглядом. Короткая стрижка придавала ее иссиня-черным волосам ухоженный вид, а ей самой – налет деловой элегантности. Ее лицо было бледным и заостренным. Она была, что называется, маленькой женщиной, которой полученные знания добавляли значительности и роста.
Но свои знания ей сейчас применять было негде, и она почувствовала себя маленькой, покинутой и беспомощной. Она сидела, сплетая и расплетая пальцы, пока наконец не положила руки на колени. Она думала о прошлом и о том, что ее жизнь сложилась, в общем-то, удачно, не считая, разумеется, ужасающего настоящего и неопределенного будущего. Как только Дуги отправится в колледж, ей придется остаться наедине с Беном, чего почти никогда не случалось в их жизни.
Она услышала, как автомобиль Бена проехал по дорожке к дому, и поднялась со стула, замирая от предстоящей встречи с ним. Дел у нее, как всегда, хватало – безделье ничего не решало и только добавляло ненужных мыслей. Она могла начать готовить обед, или собрать и отвезти вещи в прачечную, или полить домашние растения, или, наконец, позвонить в банк и договориться о новой кредитной карточке.
Но она так и не сделала ничего из вышеперечисленного. Было похоже на то, что паралич, постепенно овладевший ее разумом, перешел на нижние конечности, и она снова безвольно рухнула на стул.
Тем временем муж поставил машину в гараж. Она слышала, как хлопнула дверца, затем шаги по гравию дорожки и наконец по ступенькам. Он открыл кухонную дверь, вошел внутрь и остановился, пораженный.
– Энджи? А я и не знал, что ты дома.
– Я поставила машину в гараж, – сказала она, размышляя, что бы произошло, если бы она не сделала этого. Он что, проехал бы мимо дома, увидев ее автомобиль у дверей? Не слишком-то он обрадовался, увидев ее, – это ясно слышалось в его голосе. Не зная, что еще ответить, она потерла руки и сцепила большие пальцы.
– Что-нибудь случилось? – устало спросил он. Энджи едва не рассмеялась.
Что-нибудь случилось? Случилось то, что самое главное в их жизни рухнуло, а он еще спрашивает! Она посмотрела на мужа с изумлением.
– Я хочу знать, – уточнил он, – не больна ли ты? Она отрицательно покачала головой.
– Дуги не будет дома еще по крайней мере два часа, – сказал он.
– Я знаю.
Он настороженно посмотрел на нее, ожидая, не скажет ли она еще что-нибудь, постоял в дверях, словно, в зависимости от сказанного, он мог или войти на кухню, или вообще уйти.
– Почему я чувствую себя так, будто в чем-то виновата? – спросила она, когда не могла больше выдерживать пристальный взгляд Бена. – Связь на стороне завел ты, но виновата почему-то я. В этом нет никакой логики.
Однако печальный вид мужа доказывал обратное – винить во всем следовало ее. Именно она помыкала им все это время, пока они находятся в браке, и тем самым толкнула в объятия другой женщины. Если он и совершил ошибку в том, что завел любовницу, то свою ошибку она совершила значительно раньше.
Она почувствовала тяжесть в ногах, в руках, во всем теле и впервые спросила себя, нет ли положительных сторон в параличе? Он освобождает свою жертву от необходимости действовать и от ответственности за поступки.
Но если она перестанет действовать, то никто и пальцем о палец не ударит. Раньше Бен молчаливо признавал право руководства семьей за ней – и она не возражала. Зато сейчас возражала она. Ей захотелось, чтобы хотя бы раз он выступил инициатором.
Но она хорошо его выдрессировала. Он выжидал.
Наконец, слабо улыбнувшись, она произнесла:
– Мне кажется, нам необходимо поговорить.
– Нам, – спросил Бен, – или тебе?
– Мне! – выкрикнула Энджи, вложив в это короткое слово всю негативную энергию, накопленную ею за последнее время. Бен ужасно обидел ее. Ничто из того, что она могла причинить ему, не могло сравниться с этим оскорблением. – Я хочу, чтобы ты мне ответил, что происходит в этом доме. Мы продолжаем соблюдать обычный жизненный ритуал, но это не более чем фарс. Наша семья распадается. Мы ходим один вокруг другого и избегаем смотреть друг другу в глаза. Между нами разорваны все связи.
Он даже бровью не повел в ответ на ее гневную тираду.
– Бен!
Он пожал плечами:
– Что я могу добавить? Ты сказала только что все.
Дрожащими губами она втянула в себя воздух. Старые привычки умирают с трудом. Он даже и не попытался помочь ей.
Тихо, устало и покорно она промолвила:
– Пожалуйста, Бен. Скажи, о чем ты думаешь. Только скажи, о чем ты думаешь на самом деле. Я не хочу ничего тебе говорить, ни в чем упрекать. Я только спрашиваю. Ведь я не знаю, что происходит в твоей душе. Я не знаю, чего ты хочешь. Я даже не знаю, что делать мне при сложившихся обстоятельствах.
– Измениться, – ответил он. Она посмотрела на свои руки.
– Ладно, я заслужила это. – Она отвела взгляд. – Но пойми, таковы были правила игры – всегда знать, как нужно поступить. Я всегда гордилась тем, что знала как. И никто, в том числе и ты, не пытался мне в этом противостоять. Но при этом я никогда не думала, что унижаю тебя, делаю тебе больно. Возможно, ты и чувствовал нечто подобное, но я не совершала ничего намеренно. Я просто всегда была такой, какая я есть.
– Маленькой мисс Совершенство.
Она снова погрузилась в изучение своих рук. Сила его неприязни продолжала угнетать ее. Собрав остатки самообладания, она как могла более доброжелательно произнесла.
– Очевидно, нет, Бен, иначе я не сидела бы здесь с тобой. Поговори со мной, Бен. Посоветуй, как нам быть дальше. Скажи, что ты хочешь. Ты говоришь, что я никогда не слушаю тебя. Так вот, сейчас я стараюсь слушать и слышать тебя. Но я не смогу ничего услышать, если ты не будешь говорить.
Бен засунул руки в карманы своих вельветовых брюк, некоторое время стоял задумавшись и наконец произнес:
– Хорошо. Прежде всего, нам надо что-то делать с Дугом. Сейчас мы оба его раздражаем. Я сомневаюсь, что он говорит мне больше, чем тебе. Сегодня утром мне позвонила его учительница испанского языка и спросила, все ли у нас дома в порядке.
– Боже, как она узнала? – с ужасом, который внезапно охватил ее, спросила Энджи. Ей вдруг представилось, что о событиях в их семье знает весь город, и она не на шутку испугалась.