Средняя годовая температура воздуха на Кумторском сырте — минус восемь градусов по Цельсию, всего на два градуса выше, чем в антарктическом Мирном, средняя температура января — минус двадцать два, а июля — четыре градуса выше нуля, почти такая же, как на побережье Новой Земли. Здесь только три месяца в году с положительной средней температурой, но даже и в это время ежедневно наблюдаются заморозки.
Если бы сырты находились на уровне моря, то есть как бы опустились, то средняя годовая температура оказалась бы близкой к сухумской, а летние температуры даже на три-четыре градуса выше. Так было бы, если бы они «опустились». А в условиях высокогорья они представляют собой холодную пустыню, очень похожую на Арктику. Впрочем…
Все выше поднимается солнце, исчезают ледяные корочки на почве и иней на траве. Нам очень скоро становится по-настоящему жарко: приходится снимать телогрейки и закатывать по локоть рукава ковбоек. Всего два часа назад мы мерзли, а теперь чувствуем нестерпимый жар солнечных лучей.
Необыкновенно интенсивна солнечная радиация на сыртах. Она велика и над равнинами Средней Азии — это всем известно. Однако там до половины радиационного тепла задерживается мощным противосолнечным фильтром, образованным водяным паром и огромными скоплениями пыли. В высокогорье сыртов столб атмосферы нецелых четыре километра короче, и сама атмосфера содержит значительно меньше посторонних примесей. Она намного прозрачнее для солнечных лучей, поэтому-то солнечная радиация нередко достигает здесь предельных величин.
Продолжительность солнечного сияния определяется с помощью специального прибора — гелиографа. Солнечные лучи, сфокусированные стеклянным шаром на плоскость темной ленты, сами «расписываются» на ней: прожигают ее в те мгновения, когда солнце не закрыто облаками. Над сыртами солнце светит в два с половиной раза дольше, чем в Москве. В солнечный полдень каждый квадратный сантиметр поверхности сыртов получает летом около двух калорий ежеминутно.
В высокоширотной Арктике интенсивность солнечной радиации обычно вдвое-втрое меньше, чем в «высокогорной Арктике», влажность же воздуха — намного больше, поэтому в Арктике почти отсутствует испарение. В Центральном Тянь-Шане оно может составить значительную величину. Испарение отнимает огромное количество тепла. И все же часто почва нагревается на несколько градусов выше, чем воздух. Эта разница температур вызывает сильный тепловой поток в атмосферу, также «растрачивающий» солнечное тепло. Третий источник тепловых потерь — излучение поверхности, а оно тем выше, чем сильнее нагрелась поверхность и чище, прозрачнее атмосфера. Вот почему так быстро остывают сырты после захода солнца.
Зеленое зеркало климата. Климатические особенности сыртов, как в зеркале, отразились в растительном царстве заоблачной страны. Растительный мир крайне беден видами, угнетен и разрежен. Состоит он из растений, хорошо приспособившихся к суровым условиям существования. А таких немного.
С приближением к границе вечных льдов и снегов из растительного комплекса выпадают один за другим десятки видов: сначала деревья, потом кустарники, беднеет ковер разнотравья. На сыртах трехкилометровой высоты в верхнем течении Большого Нарына расстилаются полынно-типчаковые и ковыльные степи — ценнейшие пастбища. Это о них написал Чингиз Айтматов в своем «Белом пароходе»: «Они чудаки — ковыли! Ветреные головы. Их мягкие, шелковистые метелки без ветра жить не могут. Только и ждут — куда дунет, туда они и кланяются. И кланяются все, как один, вся степь, как по команде». Перышки ковыля невысоко поднимаются над пушистыми кочками типчака Festuca ovina, но «ковыльное море» заметно издалека.
Удивительно своеобразно выглядит на сыртах алтайский типчак, растущий цепочкой от корневища, замыкающегося кольцом. Стелющиеся стебли типчака длинные, извивающиеся, темные внизу и седеющие кверху. Чабаны зовут это растение «кэмпыр чэч» («волосы старухи»).
На высоте трех тысяч трехсот метров начинаются высокогорные пустынные степи, в которых растут те же злаки, что и на двести — триста метров ниже, но они не образуют уже сомкнутого покрова. Отдельные дернины типчака или полыни отстоят друг от друга на расстоянии одного или полутора метров. Выше трех с половиной километров степные злаки исчезают совсем. Их вытесняют растения суровой высокогорной пустыни — кобрезия, дриадоцвет. А еще выше располагается полигональная каменистая тундра, в которой растительный покров образуют одни мхи да лишайники.
Мы едем по высокогорной холодной пустыне Тянь-Шаня. Холмистая равнина почти не освоена и на первый взгляд кажется совершенно мертвой. На восемьдесят — девяносто процентов поверхность почвы абсолютно голая. Жизнь здесь приняла своеобразные формы. Растительность встречается лишь отдельными пятнами. Растения тесно жмутся друг к другу, образуя своего рода «коллективы», в которых действуют законы взаимопомощи.
Собранным в плотные подушки растениям легче противостоять неблагоприятным условиям — холоду, ветру, засухе, гибельным ультрафиолетовым лучам. Подушки выглядят по-разному: это могут быть кольца, полукольца, подковы, полусферы, полосы.
В растительном мире сыртов господствует суровый кодекс законов. Одна из статей его гласит: жмись ближе к земле! Растения не поднимаются над почвой выше, чем на пять — восемь сантиметров. Все, что выше этого уровня, — обречено на быструю гибель, потому что только в тонком приземном слое сохраняется тепло, полученное почвой от солнца. Другая: прячься как можно надежнее от холодного ветра! Растения собираются в трещинках и углублениях почвы, под защиту валунов и камней. Растения сыртов устроены так, чтобы любыми способами сохранить тепло. Все они имеют очень мелкие листочки, покрытые плотной кожицей, опушенные множеством волосков. От этого обилия волосков они кажутся голубоватыми. Их очень мощная и разветвленная корневая система, длина которой в несколько раз превышает длину самого растения, собирает драгоценную влагу с большой площади.
Но все-таки главный закон, которому вынуждены подчиняться растения на сыртах, — это закон взаимной помощи и поддержки: живи дружно со своими сородичами! Даже отмершие растения служат защитой для тех, кто начинает жить, — множество поколений сменяется внутри каждой подушки.
Часто можно встретить очень широкие подушки, площадью больше квадратного метра. Когда начисто отмирает у них середина, они превращаются в замкнутые кольца. Ветер, действуя на незащищенный край такого кольца, вызывает отмирание только этой его части. Сообщества продолжают жить, принимая форму подковы. Ветер придает этим подковам асимметричную форму, лепит из них что-то похожее на песчаные барханы: наветренный слой пологий, а подветренный — круто обрывающийся.
Где есть растения — должны быть и животные. В свое время Н. А. Северцов поднялся на сырты сквозь арктическую метель, а когда она прошла, увидел, что его спутники убили… белого медведя. Это был особый вид медведя, близкий к гималайскому, хотя и с буроватой, но очень светлой и длинной шерстью. И как ни у какого другого медведя, когти не черные, а белые, и на передних лапах вдвое длиннее, чем на задних. Этого родственника полярного мишки люди застали за любимым занятием: он разрывал норы сурков, вытаскивал зверьков на «свет божий», перегрызал им затылки, складывал тушки в кучу, а потом усаживался и пожирал. Остатки от обеда он закапывал впрок. Была осень — время, когда сурки уже готовились к зимней спячке. Медведю это время казалось особенно удобным для «заготовки» мяса.
Воздух над сыртами наполнен тонким и пронзительным свистом. Он так же постоянен, как звон цикад где-нибудь на Черноморском побережье. Виновника этих звуков не так легко увидеть. Но вот метнулся через дорогу неуклюжий толстенький зверек, отбежал на некоторое расстояние, безопасное с его точки зрения, и встал там столбиком, сделавшись почти неразличимым среди таких же буроватых камней. Это — сурок. Тот самый сурок, о котором поется в известной песне Бетховена.
В высокогорье Тянь-Шаня сурков видимо-невидимо. Они так же, как полярные грызуны лемминги, способны необыкновенно быстро размножаться. Сурки отходят от нор не больше, чем на сто метров: для добывания корма им этого достаточно. Прежде чем выйти на «заготовки», они на некоторое время замирают столбиками около норки, зорко оглядывая стометровое пространство, в которое предстоит отправиться, а при первой же опасности стремительно исчезнут под землей.