Хранилища живой воды. Одна из песен акына Токтогула называется «Аккан-су» («Текучая вода»). В ней Токтогул импровизировал на тему о происхождении жизни на Земле, об основе всего живого на планете. «За сорок тысяч лет до возникновения Земли, — так примерно пел акын, — из бесконечных снегов появилась чистая, прозрачная текучая вода — аккан-су. Вода — источник жизни. Она принесла благо человеку. И нет ничего более подвижного, более живого и более необходимого всему живущему, чем вода».
Где еще легче понять связь между разнообразием жизни в долинах рек и безжизненностью ледников, как не в горных странах, возвышавшихся над пустынями подобно Тянь-Шаню?
Только с открытием обширного оледенения в Тянь-Шане была разгадана одна из труднейших загадок географии Средней Азии: стало понятно, откуда берут воду реки, пересекающие сухие пустыни, и ясно, что ледники питают водой потоки, текущие на север — в Иссык-Куль, Балхаш, на запад — в Каспий и Арал, на восток — в те края, где, говоря словами великого художника и путешественника Н. К. Рериха, «как апофеоз безжизненности застыл жестокий Такла-Макан, омертвив срединную часть Азии».
Ледники — кладовые, сохраняющие воду среди огромных безводных просторов. Над равнинами Средней Азии, одинаково удаленными от Атлантического, Тихого и Индийского океанов, выпадают ничтожные осадки. Здесь слово «вода» — синоним слову «жизнь». И только высочайшие горы способны «выжимать» влагу из «натыкающихся» на них в своем движении воздушных масс. В ледяных коронах гор год за годом собирается эта влага, временно исключенная из круговорота воды на Земле. Она расходуется ледниковыми языками, спускающимися вниз, скупо, медленно, постепенно… Лишь незначительная часть общих запасов воды в ледниках уходит в рожденные льдами реки. Большая часть остается в кладовых, «под замком», в резерве природы.
Центральный Тянь-Шань — самый высокий район горной системы. Поэтому способность задерживать влагу из проходящих воздушных потоков у его гор особенно велика. Здесь расположились вместительные «кладовые» воды, сосредоточившие в себе почти треть всех среднеазиатских запасов. Площадь только двух ледников Иныльчек составляет половину всей площади оледенения Кавказа. В одном массиве Хан-Тенгри ледники занимают площадь почти две с половиной тысячи квадратных километров, равную территории Люксембурга.
Объем воды, заключенной в ледниках Центрального Тянь-Шаня, составляет шестьсот пятьдесят кубических километров. В ледниках, окружающих Иссык-Куль, воды содержится в тринадцать раз больше, чем ее приносят в озеро ежегодно восемьдесят его речек. Но уже сейчас «утечка» воды из ледников весьма ощутима: ледники втягивают свои щупальца в долинах, замедляют скорость своего движения, их мощность убывает — площадь оледенения сокращается.
Они измеряют снега. Уже в течение нескольких лет, ежегодно, весной, когда в Чуйской долине цветут сады, а в окружении «Властелина духов» еще царит зима, из Пржевальска вылетает вертолет, который берет курс прямо на стену Терскея. Упорно взбирается он, цепляясь винтом за воздух, который становится по мере подъема все рыхлее, ненадежнее. На перевал, прямо в снег, высаживает он небольшую группу из Киргизского Управления гидрометеослужбы. Ребята из Фрунзе — молодые гляциологи. Когда-то с ними прилетал и Н. В. Максимов. Теперь он не каждый год появляется здесь, но ребят этих называют все же максимовцами. Ведь Максимов тоже из когорты «первых» — именно он, беспокойный и увлеченный человек, наладил регулярные снегомерные съемки на суровом востоке Тянь-Шаня.
В районе Хан-Тенгри пока еще нет метеорологических станций, и необходимые науке данные о величине зимних осадков из атмосферы можно получить только с помощью специальных приборов, которые называются суммарными осадкомерами. Они стоят всю зиму и накапливают в обширных резервуарах выпадающие осадки. Их общую сумму измеряет весной снегомерная партия из Фрунзе.
Приборы далеки еще от совершенства: трудное это дело измерять осадки, особенно снежные. Осадкомер — это обыкновенное (хотя и специальной формы) ведро, в которое легко попадает метелевый снег, и в то же время часть осадков может быть выдута ветром. Показания суммарных осадкомеров иногда очень далеки от реальных. Для контроля существует снегомерная съемка. На территории определенных размеров через каждые пятьдесят метров промеряется толщина снежного покрова с помощью прочных металлических реек. Затем в снег продавливают цилиндр известного объема и веса и наполняют снегом. Так определяется плотность снега.
Подобную снегомерную съемку производят на всех метеостанциях Советского Союза, где образуется снежный покров, хотя бы на самое непродолжительное время. Однако пока еще довольно редко ее делают на ледниках, да еще так высоко в горах. Материалы, полученные у подножия Хан-Тенгри, — уникальны.
Кроме снегомерных съемок гляциологи измеряют интенсивность таяния снега и скорость движения ледников, выполняют и другие специальные гляциологические наблюдения. И уж конечно, фотографируют: и положение снеговой и фирновой границ, и размещение концов ледников, и различные формы ледниковой поверхности.
Трудно работать снегомерщикам среди снега. Исследователям ледяных гор помогают достижения науки и техники: вертолеты, фотография, радиолокация. Используется новый метод снегомерной съемки с самолета: предварительно в определенных местах расставляются долговременные прочные рейки с нанесенными на них делениями, а с самолета в бинокль делают отсчет уровня снежного покрова. Есть и другие методы — например, измерение снега по интенсивности радиоактивного гамма-излучения. Но этот вид съемки, с большим успехом используемый на равнине, в горах оказался неприемлемым. Здесь еще многое приходится делать вручную, еще не всегда удается избежать очень больших физических нагрузок и, главное, риска.
О том, как семеро географов-снегомерщиков из Фрунзе во главе с Н. В. Максимовым устанавливали первые осадкомеры в верховьях ледника Иныльчек, вспоминал участник этого похода журналист Е. Федоровский.
«…Мы идем третий день и устали. Мы несем килограммов по тридцать пять груза, волочим по камням невыносимо жесткие и тяжелые ботинки. Губы стянуло от жажды и сухости воздуха, и солнце печет сильней, чем в самой жаркой пустыне. До кожи на лице страшно дотрагиваться. Ощущение такое, словно она вздулась пузырем и вот-вот лопнет».
Вертолет высадил группу в низовьях Иныльчека. Для того чтобы пройти к месту установки снегомеров, нужно было преодолеть многокилометровый путь по леднику. А потом распаковать приборы, собрать из них десятипудовые махины и поднять на ровные скальные площадки, укрепить на растяжках-тросах намертво.
Труднее всего пришлось со вторым осадкомером. Сброшенный с вертолета неудачно, он оказался грудой металлолома. При отсутствии специальных инструментов было нелегко исправить все повреждения. Свернутый в восьмерку обруч пришлось выпрямлять просто руками.
Удобная для установки прибора площадка нашлась только на уступе скал в ста метрах выше поверхности ледника, добраться до которого можно лишь по крутой осыпи из острых камней. Стошестидесятикилограммовую ношу поднимают впятером на веревках с петлями — так грузчики носят тяжести. Но осадкомер надо нести на высоту примерно сорокового этажа по острым камням в разреженном воздухе.
«Петли врезаются в плечи. Кости, кажется, хрустят от тяжести. Мы ползем по камням, цепляясь пальцами за любой мало-мальский уступ или щель. Метр вверх. Остановка. Снова метр… Всей грудью втягиваем воздух, но его нет…
Сто метров — это сто шагов на равнине. У нас же их тысячи мелких, дрожащих от тяжести и разреженности воздуха, растянутых на целый час».