Спустя несколько минут или, быть может, часов Максима разбудило решение задачи с двумя треугольниками. Вокруг царила темная безмолвная ночь. Решение во всей своей целостности, разом, возникло перед внутренним взором, очевидное, поразительно простое, элегантное и красивое до блеска, до жемчужного отлива. Хотелось плясать, как Африк Симон, петь, ликовать, но сил не было даже на то, чтобы включить торшер, встать, схватить со стола тетрадь и ручку и записать решение. Впрочем, в этом и не было нужды. Такое очевидный и пронзительно прекрасный ход рассуждений забыть было невозможно!
Перенеся на утро запись решения, Максим с облегчением отдался сну.
***
Но ни наутро, ни в последующие дни вспомнить не удалось. Решение задачи испарилось, как капля воды на стекле. Максим не мог простить себе ночной лени, не позволившей записать его.
Может быть, никакого решения и не было? Может быть, оно просто приснилось? Максим не знал ответа на сей вопрос. Ощущение счастливой находки запомнилось, как очень подлинное, но ведь и оно могло быть частью сна...
В воскресенье утром, на следующий день после чудесного преодоления боли и знакомства с Аллой, Максим проснулся, обнаружив рядом с собой на подушке мирно посапывающую Кнопку.
- Очень уж рвалась к тебе, - с притворно виноватым видом объяснила тетя Лиля. - Пришлось впустить.
Максим едва доел сваренные ему на завтрак яйца в мешочек, как позвонил отец.
- Как дела, старик? - спросил он.
- Нормально, - с набитым ртом проговорил Максим, силясь вспомнить ночное решение задачи.
- А бабка твоя двоюродная как поживает?
- У тети Лили тоже все нормально.
Отец сказал, что переехал, и теперь они с Леной ("т.е. с мамой", - поправил он себя) живут отдельно, и что Максим может возвращаться домой, на "Академическую".
- Ты к матери будь повнимательнее, ладно, старик? - попросил вдруг Борис Олейников. - Жалко ее. Очень уж ее издергала вся эта ситуация. Она же не виновата, что мы с ней оказались совершенно несовместимы.
Максим смущенно хмыкнул что-то неопределенное. Он не привык обсуждать с отцом темы межчеловеческих отношений.
- Только и меня не забывай навещать, - продолжал отец. - Кстати, как насчет того, чтобы в августе, когда у меня будет отпуск, снова махнуть в Юрмалу? В этот раз, естественно, уже вдвоем...
Максим пожал плечами, но отец, видимо, об этом не догадался.
- Ну, так как тебе эта идея? - переспросил он.
- Не знаю, нормально...
- С мамой я договорюсь. Думаю, она не станет возражать. Ведь теперь ты в основном будешь находиться с ней. Так что это только справедливо, если мы проведем часть лета вместе.
Затем позвонила мама, сказала, что организует переезд Максима в этот же день, чтобы использовать выходные. Максим не отказался бы пожить у тети еще недельку, тем более, что у нее он мог свободно курить, а мать, однажды заподозрившая это его пристрастие, сразу разнервничалась и потребовала, чтобы он немедленно бросил. С тех пор прошло уже достаточно времени, чтобы Елена поняла, что сын так этого и не сделал, однако при ней он не курил, и болезненной темы они оба старались не касаться.
- Вообще-то, мам, можно так сильно и не торопиться с моим переездом, - произнес он, не зная, как закончить предложение, но ему и не дали этого сделать. Елена Олейникова решительно велела сыну собирать вещи.
Спустя несколько часов Максим уже находился в квартире, где прошла до сих пор основная часть его жизни. Без отца и его вещей жилище выглядело каким-то иным, непривычным и неродным. Везде, кроме комнаты сына, мать переставила мебель, убрала с книжных полок семейные фотографии. Она даже успела переклеить обои. Все это выглядело неправильно.
В первые дни после возвращения Максим, приходя из школы домой, старался как можно реже покидать свою комнату, где присутствие двух магнитофонов - нового кассетного и старого бобинного, - знакомых книг, портрета Эйнштейна на стене и встроенного в стену шкафа со стеллажами и письменным столом - позволяли воображать, будто в квартире все было так же, как раньше, и что отец никуда не съезжал.
Спустя неделю после переезда Максим позвонил Алле. Оба немного смущались. Максим рассказал, что вернулся домой, теперь будет добираться до ее краев лишь время от времени, когда будет навещать двоюродную бабку. Получилось как-то неловко: словно он не мог приехать туда ради самой Аллы. Желая исправить произведенное впечатление, Максим поинтересовался, как насчет того, чтобы повидаться. Девушка ответила, что сейчас ей необходимо готовиться к выпускным.
После нескольких секунд неловкого молчания, не зная, о чем еще говорить, Максим поинтересовался, не дошла ли Алла до задачи с двумя треугольниками из "Кванта". Та оживилась и рассказала свое решение. Оно оказалось настолько коротким и простым, что его можно было объяснить даже по телефону, не глядя в чертеж. Максим чуть не вскрикнул. Это было то самое, его ночное решение, которое он никак не мог вспомнить!
Ему в очередной раз стало жалко, что он не поцеловал тогда Аллу возле автомата с газированной водой. Вспомнился тонкий, мармеладный аромат духов, который он несколько раз уловил, провожая ее домой.
Последующие недели Максим не виделся с Аллой, только несколько раз говорил с ней по телефону. Он даже не предлагал ей встречу. Алла закончила десятый класс и теперь сдавала выпускные экзамены, после которых предстояла интенсивная подготовка к вступительным. На престижном механико-математическом факультете МГУ, славящемся своим высоким уровнем требований, экзамены проходили не в августе, как в большинстве вузов, а в июле, то есть до них оставалось совсем немного времени.
Как-то в середине июня Алла позвонила сама и предложила встретиться. Сказала, что у нее выдался свободный вечер. На Гоголевском бульваре, где они встретились, возле арки входа на станцию метро "Кропоткинская" продавалось мороженое. Максим взял эскимо за одиннадцать копеек, Алла - кисловатое фруктово-ягодное за семь. Они гуляли сначала по Бульварному кольцу, затем свернули на боковые улицы. Все дышало и пахло летом: уже отцветшая сирень, радостно-зеленые березы, клены, тополя, цветущие липы. Алла была джинсовом костюмчике, который смотрелся аккуратно и современно, несмотря на отсутствие модной потертости, и искусно маскировал некоторые излишества фигуры.
Говорили больше о математике. Не только об элементарной, но и о высшей, которую еще только предстояло изучать в вузах.
- Честно говоря, мне кажется странным, что дифференцирование и интегрирование это противоположные операции, - признался Максим.
Алла удивилась.
- Что же тут странного? Возьми производную от функции, а затем рассчитай неопределенный интеграл от производной, и ты получишь исходную функцию. Это не более странно, чем то, что вычитание обратно сложению.
- Да, да, - поспешил объяснить Максим. - Я не совсем правильно выразился. Я имею в виду определенный интеграл, а ты сейчас говоришь о неопределенном. Меня удивляет, что определенный интеграл, который по сути является площадью под участком кривой, вычисляется через разницу значений неопределенного.
Алла остановилась и взглянула на него, ожидая продолжения.
- Тебя ведь удивляет не доказательство этого факта, - спросила она, и Максиму стало ясно, что она поняла природу его недоумения, несмотря на невнятное изложение.
- Конечно! - воскликнул он. - Меня удивляет, что мир устроен так красиво! Ведь могло быть совершенно по-другому!
Им обоим не было еще и восемнадцати лет. Несмотря на очевидную одаренность двух подростков, в арсенале их опыта и языка просто не могло быть адекватных средств для выражения изумления и восторга перед лицом обнаруживаемой в мироздании неизъяснимой гармонии.