Разговор с другом успокоил Мишу. Он старался больше не думать о Малюте, и на смену покаянным размышлениям вскоре пришли новые заботы, более свежие впечатления.
На другой день, в воскресенье, мать, жалея единственного сына, не отпустила его в степь, Сенька, постучав кнутовилкой по забору, уехал одни. Выспавшись вволю, Миша вскочил, когда в коридоре полным-полно было свету, солнца и мух, кучами зудевших по сладким краям медовых баков. Сполоснувшись у умывальника, мальчик вышел во двор. Мать уже вывела лошадей из конюшни, привязала к яслям и кинула охапку люцерны.
— Мама, люцерну не надо бы, полосу жрать не станут, — хозяйски заметил Миша.
Мать возилась под навесиком у летней печки рядом с красным, крытым жестью амбаром.
— А ты им дерти подсыпь побольше, не откажутся, — посоветовала она, не отрываясь от стряпни.
Миша повыгребал вилами-двойчатками объедья из яслей, принес из сарая мелкой пшеничной половы и стряхнул редюжку в ясли. Лошади лезли под руки, обнюхивая сухую полову, пробовали, шевеля губами, отфыркивались.
— Сейчас не то запоете, — говорил Миша, идя к колодцу.
Раскрутив на полный ход ворот, так что на солнце засверкала отполированная ладонями вертушка, Миша вовремя перехватил бечевку, чтобы не разбить ведро об воду. Нагнувшись над срубом, подергал веревкой, пока не захлебнулось ведро, и медленно стал вертеть ворот. Вода в их местах залегала довольно глубоко и на вкус была горько-соленая, питьевую воду возили с Кубани в бочках. Те, у кого дома были под цинком или железом, оборудовали бассейны для дождевой воды. Мишин отец давно мечтал о бассейне и в начале четырнадцатого года выкопал возле дома кувшинообразную яму, купил в сельскохозяйственном товариществе бочку портландского цемента. Война остановила жизнь, мечта осталась неосуществленной. Цемент выпросил ктитор для церкви, а яму завалили.
Намочив полову так, что с яслей зажурчала вода, Миша сходил в амбар, зачерпнул из мешка полкоробки грубомолотой ячменной муки — дерти и, отгоняя ручкой вил нетерпеливых лошадей, густо замешал полову, тонко притрусив сверху. Лошади жадно накинулись, схватывая мучные вершки. Засучив на ходу рукава, мальчик направился к конюшне.
— Мама, успею конюшню почистить до завтрака? — спросил он.
— Успеешь, — сказала она, ловко переворачивая пышки.
Жарко горели коричневые подсолнечные будылья, и дым, цветом похожий на облачко, ползущее по небу, вился над трубой. Так просто и ясно жилось под этим небом, и мысли текли ровно и безмятежно. Вот сарай, чуть покосившийся к огороду и подпертый косыми стол-бами. Миша на ходу оглядел крышу. На деревянном желобке, почерневшем от времени, щебетали воробьи, и поодаль осторожно снижалась пестрая кукушка. Угол сарая обнажился, солома обвисла.
— Не иначе, ветром сдуло, придется залатать, — бормотпул Миша, — надо бы солому на загаты раскидать, а укрыть под корешок камышом, вечная крыша будет, без всякого ремонту.
Миша принялся чистить сарай, выбрасывая навоз сначала вилами, а потом лопатой. Эта грязная работа всегда исполнялась им неохотно, но надо было кому-то ее делать. Не вычистишь, поленишься, мать ничего не скажет, затем придет сама в сарай и сделает все, так же как всегда она все делает, — молчаливо, безропотно, жалеючи и мужа и сына.
Раньше Мише казалось вполне нормальным таким образом заставить исполнить за себя работу. Но, с каждым годом все больше раздумывая над тем или иным явлением, Миша постепенно понял, что подобное отношение к матери — нечестное и стыдное. Всей своей душой любя мать, он старался теперь меньше доставлять ей хлопот и беспокойств и по мере своих сил помогать в большом и трудном домашнем хозяйстве.
Кони занимали половину сарая, и эта половина была наполнена аммиачными запахами, смешанными с душистыми степными запахами сена и горькими — половы-мякины. Держаки вил и лопаты, отполированные грубой кожей ладоней, все же не скользили в сильных Мишиных руках. Привычный крестьянский труд не утомлял, так как мальчик научился работать не рывками, с запалом, а размеренно, рассчитывая силы. Ему потребовалось не больше получаса для того, чтобы выгрести весь навоз, сложить его в квадратную кучу, принести вязанку соломы на подстилку в стойла.
Оправив дела, Миша пополоскался в корыте и спустил воду, сгоняя сор руками и приятно ощущая под ладонями скользкую теплоту замшелого днища.
«Насос бы устроить воду качать, — подумал он, поглядывая на толстый ворот, закрученный разлохмаченной веревкой, — бечевы не напасешься. У Шаховцовых насос…»