Ивга не принимала участия в обсуждении сегодняшней затеи. Она была грустна. Укор отца подействовал на ее впечатлительный ум, и ей хотелось найти оправдание своим словам. Сегодня утром было получено письмо от брата. Письмо читали родители здесь, в кабинете. Отец вышел из кабинета особенно мрачным — и таким расстроенным отправился приготовляться к торжественному выезду на самоходе. Ивга обнаружила письмо брата под стопкой книг. Вытащила письмо из конверта, щедро осыпанного печатями. Дети внимательно читали листок, густо исписанный мелкими буквами.
Василий сообщал: армия расползается, солдаты убивают ненавистных командиров, в тылы армии стягиваются казачьи части, но и среди этих, казалось бы, надежных частей идет разложение. Полки думают уходить домой, снявшись с фронта, не вразброд, как уходит пехота, а в полном порядке. Их батарея придана Жилейской конной бригаде, и, очевидно, если придется двигаться на родину, батарейцы-ширванцы не отстанут от земляков-жилейцев, — тем более, по слухам, очень тяжело без своей артиллерии пробиваться на юг, через Украину, где сплошь и рядом части разоружают и обдирают до нитки. В письме Василия не ощущалось горечи по поводу прекращения войны, наоборот, близкое свидание его радовало, он хвалил поведение солдат и казаков, ругал генералов Каледина и Крымова, а Корнилова прямо называл новым Бонапартом…
Ивга была сконфужена…
— Выходит, и правда не моего ума дело. Вася наш тоже не хочет воевать.
Миша тронул руку девочки.
— Будет воевать еще дядя Вася, — сказал он нарочито грубовато, — там не будет — тут войну откроем, всех волков распужаем.
Ивга отодвинулась, искоса оглядела Мишу.
— Вам бы только воевать, мальчишкам. Я не хочу, чтобы вы тут у нас дрались.
Неожиданно возвратился Илья Иванович. Заметив в руках Пети письмо, он взял его, укоризненно покачал головой и спрятал в боковой карман пиджака.
— Новость вам забежал сообщить, — сказал он, — только, видно, не вовремя.
Заметив тягостное молчание детей, он привлек их к себе.
— Нашкодили, да еще дуются на отца, — сказал он ласково, — письмо-то не в ваш адрес пришло.
— Что за новость, дядя Илюша? — спросил Миша, раньше всех оправившись от неловкости.
— Станица решила отпраздновать атаманский приезд. На шесть с половиной часов — скачки.
— Где?
— Все там же, на форштадте, у Сергиевской, — Илья Иванович оглядел Мишу. — Вот тебе бы показать казачью удаль! Бешмет у тебя, сапоги, мало того — при серебряном кинжале.
— Куда ему, папа, — украдкой подмаргивая брату, сказала Ивга, — упасть может, бешметик выпачкает. Это не на водопой лошадок гонять.
— Петька видел мою джигитовку, — вспыхнул Миша, — вам, девкам, не уважу. Пускай твой батя попросит атамана разрешение мне дать. Поглядишь, как я падаю…
Миша принялся теребить шапку вздрагивающими пальцами. Как ему хотелось доказать этой девчонке, что он тоже казак и не хуже других может принять участие в казачьих забавах.
— Сердитый, сердитый, волчонок, — укорил Илья Иванович, — иди, готовься, я так и быть, уговорю атамана. Только гляди, уж не подгадь.
Миша мчался по улице, думая попасть домой напрямик через Саломаху, по узенькому пешеходному мостку. Вслед побежал Петька, Ивга тоже выскочила на крыльцо, но мелькнувший за акациями белый бешмет исчез.
— Миша, Миша! — покричала она.
Какая-то бабка, идущая по теневой стороне улицы, остановилась, освободила ухо из-под платка, прислушалась. Крик не повторился. Старуха заковыляла дальше, шевеля губами.
Ивга еще раз крикнула, но уже больше для себя, и снова прошептала Мишино имя подрагавающими губами. Она сдерживала себя, хотя ей хотелось разрыдаться. Теребя платочек, девочка присела на крыльцо и смотрела, смотрела туда, где исчез белый бешметик. Почти неподвижно стояли стройные акации, чуть шевеля только своими макушками, стая голубей то опускалась, то взмывала кверху, и откуда-то издалека доносился призывный подсвист голубятника. По улице проезжали тачанки и линейки с запряженными в них сытыми конями, парадно украшенными ременной, с бляхами, сбруей. Пыль, как вода, брызгала из-под колес тачанок и тяжело опускалась снова на землю, на цветы палисадников. Для Ивги все эти картины проходили будто в тумане, как неживые и далекие-далекие. Для нее сейчас самым важным было одно — ее отношение к Мише, вернее их отношения, которые никак не могли сложиться в дружбу.