Кукла успела полежать на коровьем навозе. Пока Миша гонял щеткой по шее и спине, Петя усердно замывал бок, протирая мокрым соломенным жгутом. Грязь отходила слабо. Петя схватил ведро и вылил на круп. Кукла отпрянула, свалив Мишу, расчищавшего переднюю стрелку. Он поднялся, отряхнулся, хотел было пожурить приятеля, но вдруг взгляд его упал на пенные струйки. Мифа изменился в лице.
— Кто тебя просил? Мокрую подседлывать…
Обескураженный Петя стоял, беспомощно растопырив руки. Неужели из-за него Миша не выйдет на скачки!
Миша сгонял воду ребром ладони.
— Иди отсюда, — прикрикнул он на друга, — интеллигенция!
Петя отнюдь не оскорбился. Он выискивал путл примирения и в данную минуту готов был на всякую жертву.
— Может, я помогу, — просил он.
— Уходи, надо досуха протереть, а нечем.
— Возьми мою тужурку, — внезапно предложил Петя, сдирая ее с плеч.
Миша схватил ее, перекинул в руках.
— Не жалко?
— Ничуть, — сказал Петя с сияющими глазами.
— Надо досуха тереть, — остывая, сказал Миша, определяя пригодность тужурки.
— Три досуха, — соглашался Петя. — Как хочешь три, мне не жалко. Хочешь, рубашку сниму.
— А как ты домой заявишься?
— Да видно-то не будет. Ты ж подкладкой.
Вскоре спина лошади просохла, а подкладка загрязнилась, вымокла, и на ней налипла рыжая шерсть.
По обычаю, лошадь седлали у крыльца. Мать по очереди подавала снаряжение. Миша вторично оглядывал его, посапывал, хмурил по-отцовски брови и сколупывал даже мелкие соринки, замеченные им на потниках. Замечая восхищение приятеля столь тонким пониманием строевых дел, был очень доволен.
Опустив седло, он одернул потник, подтянул подпругу. Кукла набирала воздух, очевидно не весьма обрадованная предстоящей работой. Миша, зная повадки лошадей, потолкал ее в бок кулаком. Кукла выдохнула, и подпруги подтянулись еще на две дырки. Подперсье, украшенное мелким кумыкским набором, надо было пригнать выше плечевых суставов. Кольцо подперсья пришлось на середину груди, так было красивее и правильней. Миша не любил распущенных подперсных ремней, болтавшихся между ногами лошади. Так седлали жители плоскостных поселений, где нагрудные ремни нужны были не для удобства подъемов, а только для формы. Проверив запас на кулак и подтянув путлища по длине руки, мальчик принял от матери повод.
— Погоди, Миша, не садись, — сказала Елизавета Гавриловна, обходя и проверяя седловку, — а то, знаешь, свернется седло и свалишься. Так у нас старший Лучка насмерть расшибся при джигитовке.
Мишу раздражали кропотливые заботы матери. Это принижало его достоинство перед другом.
Вот сейчас мать поддержит ему стремя, как делалось при проводах отца. Миша схитрил. Попросив принести плеть, самостоятельно вскочил в седло. За плетью надо было подняться на крыльцо, это лишний труд матери, но так заведено, женщина подавала плеть, когда казак находился уже в седле.
Почувствовав новую сбрую, Кукла забеспокоилась, полезла вверх, обдирая шипами подков сосновые ступеньки, и когда Миша осадил, она прижалась к стене, чуть не оттоптав Петькины ноги.
Мать напоследок любовно оглядела сына, отворила ворота.
— Мишенька, ты уж езжай в этом бешмете, — разрешила она, вспомнив просьбу сына, — тебе хорошо в нем, прямо господин хорунжий.
— Испачкаю, мама.
— Беда невелика, постираю. Казаки будут в черных?
— В черных, мама, — крикнул Миша, сдерживая ходовой шаг Куклы.
— Приметный будешь, сыночек. Лебедь…
Петя вприпрыжку бежал за ним, пытаясь не отставать, и взахлеб рассказывал что-то не доходившее до сознания Миши. Все Мишины мысли были там, где впервые на народе он покажет лихость и бесстрашие, и, самое главное, докажет ей, Ивге, что он за человек.
ГЛАВА XIV
Просторная Сергиевская площадь вязко заросла корневатым шпарышем, пожелтевшим и огрубевшим к осени. Издавна на ней происходили конные соревнования, а поэтому носила она еще название площади Скачек и содержалась в отменном порядке. Даже и в грязь ее не размалывали колесами и ездили мимо дворов, которыми она была окружена с трех сторон, с четвертой ее замыкал кубанский обрыв.
Миша подъехал, когда праздник уже начался. Кругом пестрел народ, и на плацу перерубывались лучшие рубаки, отличавшиеся в первых заездах. Они мчались поодиночке мимо станков, чучел, жгута, глиняной головы, и на солнце блестели их обнаженные шашки. Каждый удачный удар сопровождался гулом напряженно следящей за всадниками толпы, а когда казак бросал в ножны клинок, гул вырастал в шум одобрения.