У бокового въезда Мишу встретил Шаховцов.
— Разрешили, — сказал он, беря под уздцы лошадь, — поехали к атаману.
Недалеко от общественного колодца, возле которого золотились трубы оркестра, на ярко покрытых тачанках стояли Гурдай, Велигура, полковник Карташев, любопытствующе поднявший бородку, рядом с ним что - то подсказывающий Самойленко и другие, которых Миша уже не сумел узнать, так сильно было его волнение. Миша двигался вперед, и ему становилось не по себе. Теперь он почти не видел генерала и свиту, все как бы подернулось душной густотой воздуха, а люди угадывались расплывчатыми пятнами, страшно близкими и одновременно недосягаемыми. Мальчик легонько провел ладонью по глазам и обернулся туда, где отстал Петя. У колодца шумели сверстники, и среди них белело платьице Ивги. Вот девочка махнула ему платком, и это приветствие как-то уравновесило его. Он уже не испытывал к Ивге неприязни, — ее дружественный жест, вернув ему самообладание, почти примирил его с нею. Мальчик видел теперь широкую спину Ильи Ивановича, его крутые плечи, двигающиеся в такт шагу, и божью коровку, расправляющую оранжевые твердые надкрылья, покрытые черными точками. Букашка пыталась взлететь с плеча Ильи Ивановича, но прозрачные крылышки неумело выныривали и прятались.
Генерал внимательно оглядел подъехавшего Мишу, одобрительно кивнул в сторону Шаховцова.
— Похвально стремление пашей молодежи воспитывать смелость и волю, — сказал он.
Махнул разрешающе рукой. Удаляясь, Миша слышал, как директор высше-начального училища громко произнес его имя, фамилию и гордо добавил:
— Мои питомцы.
— Да?! — удивленно произнес генерал.
Миша покраснел. Он боялся, что директор сообщит атаману отдела о неприятной переэкзаменовке по русскому языку.
Смена расположилась на противоположном конце площади. Кобылица шла на сокращенной рыси, и Миша, поджимая бока шенкелями и набирая повод, постепенно собирал ее, зная дурную повадку Куклы сразу же бочить и переходить в маховитый галоп. Он, ощущая на спине взгляды генерала и свиты, старался держаться в седле прямо, по-казачьи, приподнявшись в стременах на вытянутую ногу, одновременно глядел вбок, зная шутливую привычку казачат швырять под лошадей шапки. Чувствуя, что лошадь собралась на троте[3], Миша поставил ее на галоп. Кукла, отвыкшая от строя, начала крестить и, подобно Купырику, опустив голову, легла на повод. Миша терпеливо перевел кобылицу снова на сокращенную рысь, помял ей губы трензелями, а затем, дав легкий постав на левую ногу, поднял ее опять в галоп. Кукла, вспомнив забытые при тяжелых полевых работах строевые уроки, вскинула голову и пошла сво-бодным полевым галопом с нужной ноги. Миша смягчил повод, похлопав кобылицу по чуть увлажненной шее. Кукла насторожила уши, скосила глаз, блеснувший фиолетовым зрачком.
У шеренги приготовившихся к джигитовке казаков Миша осадил лошадь. Приподнявшись в стременах, он громко отчеканил вахмистру Ляпину:
— С разрешения его превосходительства, атамана отдела, разрешите стать в строй.
Ляпину понравилась Мишина четкость. Он крякнул и удовлетворенно мотнул рукой в сторону мальчика, точно говоря: «Вот как надо, учитесь».
— Становись на левый фланг.
Миша примкнул. Смена состояла из казаков допризывного возраста. Они проходили обучение в местной команде, и лучшие из них были выделены для участия в конных соревнованиях. Казаки волновались, подтягивались, туже засовывали полы бешметов за пояса. Оружие сияло, груды шашек и кинжалов лежали на попоне, возле пожарной бочки. Мальчишки пытались ощупывать оружие, оглаживать чеканку. Их отгонял специально приставленный для охраны дневальный. Тогда мальчишки неохотно отходили, закладывали руки за спину и молча стояли, восхищенно уставившись в столь любезные их сердцу предметы. Как далек был сейчас Миша от этих ребятишек, какое превосходство перед ними испытывал он, гордо оглядываясь и выискивая взором знакомых! Людей было много. Среди цветастых кофточек, ярких юбок, черкесок и бешметов Миша различил белую бороду Харистова, бабушку Шестерманку и цибулястую фигуру деда Меркула.
Рубка окончилась, вдоль дворов проваживали лошадей. У атаманских тачанок взмахнули флагом, оркестр заиграл марш. Ляпин крикливым голосом подал команду на джигитовку. Первым отделился правофланговый Матвей Литвиненко. Литвиненковский жеребец отличался необычным храпом, и про него в станице говорили: «Сам себе паровоз». Оглушенный шумами, непонятными для его табунного характера, жеребец, нервничая, рванулся в сторону. Литвиненко, попустив повод, вскинулся в седле. «Паровоз», не приученный к джигитовке, шарахнулся на народ, мигом подмял какого-то мальчонку и так же неожиданно остановился, точно испугавшись своего поступка. Ребенка схватила обезумевшая мать, прижала к себе и завыла, собирая вокруг толпу. Обескураженный Литвиненко возвратился на левый фланг.