— Следующий, — скомандовал Ляпин.
Миша всыпал кобылице плетей и, ослабив повод, послал ее вперед. Кукла, поднявшись свечкой, рванулась. Миша швырнул в воздух плеть и с места выбросился из седла. Замелькали платки, точно белые цветы, высыпанные под ноги удалому наезднику. Миша видел стежку этих цветов и мчался по ней. Один, другой, третий, руки были полны, он сунул платки за пазуху бешмета, схватил следующий ртом, рванув зубами траву, и уже ничего не помнил, кроме задачи овладеть всеми щедро усыпавшими путь белыми комками. Проносясь возле атаманских тачанок, он ловко подхватил брошенный ему самим генералом узелок и перевел лошадь на рысь.
Тело сразу обмякло, во всех членах появилась страшная усталость, и в глазах все еще крутилось, переворачивалось, шаталось. Миша, сняв шапку, вытер пот рукавом. На рукаве остался грязный, увлажненный след. Оглядел себя. Бешмет и сапоги в пыли, руки, расцара-паны, на пальце сорван ноготь. Он взял палец в рот, пососал, сплюнул и тут только ощутил ноющую боль. Разорвав один из платочков, он начал перевязывать руку.
— Что же ты, чи оглох? — проорал нагнавший его Ляпин. — Давай к атаману.
У тачанок тихо играл оркестр мелодию из венской оперетки. Гурдая окружили старики и участники соревнования. Генерал благодарил казаков. Поднесли бутылки с пенным хлебным квасом. Гурдай отогнул от горлышка проволоку, налил в стакан и выпил.
— Ваша лихость еще пригодится. Войску и… — он расправил усы широким движением руки, — … нашей родине — Кубани. Примерная молодежь, отличные наездники-джигиты.
Он обратил ласковый взор на Мишу, обвешанного узелками. Подозвал его, поцеловал и, положив руки на плечи, чуть отстранил.
— Вот такой и у меня герой, — любуясь мальчишкой, сказал Гурдай, — чуть, может, будет пониже. Славный тоже у меня мальчишка, но к коню не привык… на скрипке балуется. Кубанский казак — скрипач, а? Ха-ха-ха… Господин атаман, — обратился он к Велигуре, — поощрите во всеуслышание. Велигура, откашлявшись, объявил решение атамана отдела и выборных о награждении казака Михаила Семенова Карагодина двадцатью пятью рублями за проявленную лихость в конных станичных соревнованиях с присвоением ему первого казачьего чина младшего урядника. Атаман тут же снял свою шапку, кинжалом отпорол на вершке галуны и передал их Мише. Директор школы поманил его к себе.
— За сегодняшний день снимаю с тебя переэкзаменовку, — шепнул он на ухо.
Обратил еще раз внимание генерала на удаляющегося мальчика.
— Мои питомцы, — произнес он.
Мишу окружили сверстники. Федька Велигура гордо заявил:
— Это батя ему все дал: деньги, лычки.
Трошка оттолкнул Федьку плечом.
— Герой, — осклабился он, подходя вплотную к Мише. — У кобылы под пузом катухи очищал. Дай-ка сюда, — он потащил один из платочков, — а то мне сопли разу вытереть нечем.
Миша был настроен крайне миролюбиво. В этот счастливый момент не хотелось ни буянить, ни ссориться.
— Подожди, Трофим. Проверю все, потом, может, и дам. Пойдемте.
На Тихой улице привязали кобылу к обглоданной акации, уселись на коряге у высокого шилеванного забора.
Миша развязывал узелки, и глаза ребят горели восторгом. Сегодня счастливейшим был, конечно, этот мальчишка в измазанном кровью и пылью бешмете, держащий на коленях груду загадочных свертков.
Вдруг Миша вспыхнул и прикрыл ладонью узелок.
— Что такое? Что? — любопытствовал Петя, стараясь заглянуть другу через плечо. Миша легонько оттолкнул друга, поднялся и, прислонившись к теплому забору, по слогам прочитал скомканную записку: «Миша, дорогой мой. Это я, Ивга».
ГЛАВА XV
Вечерело. Валким шагом расходились коровы. Их встречали хозяйки, открывали ворота. Почуяв матерей, мычали запертые в сараях телята. Коровы басовито отвечали, отрыгивали жвачку. От них пахло молоком, полынью, степью. Западный край неба постепенно терял розоватую окраску, и над станицей первым огоньком слабо загорелась вечерняя звезда. Кое-где, управившись, «заспивали» девчата, и улицы перекликались зовущей песней. Кто-то попробовал лады, заиграла гармоника.
Вернувшись домой, Миша увидел запыленные повозки гостей с забрызганными грязцой дышлами и колесами. Очевидно, над Богатуном днем проплыла слепая тучка. Повозки были пусты. Закубаицы расторговались на богатунском базаре. Сбруя лежала на мажарах; раз ее еще не прибрали в сарай, значит, заявились недавно.