Но совершенно неожиданно раздалась певучая команда: «Слезай», повторенная, как эхо, всеми двенадцатью командирами сотен. Выборные старики недоумевающе переглянулись, подвинулись ближе к барьеру.
— Отпустить подпруги, покачать седла! — повторили сотенные, и немного спустя покатилось резкое «смир-но-о-о!».
Команда, хранящая в своих шести буквах огромную сдерживающую силу непререкаемого подчинения и готовности ко всему, была произнесена. Старики вышли из оцепенения, облегченно вздохнули.
К крыльцу медленно, прямо по грязи, не разбирая дорожек, шли вооруженные командиры полков. За ними знаменосцы несли штандарты, завернутые в кожаные потертые чехлы. За штандартами следовал взвод охраны с шашками наголо. Подача знамен делалась по заведенному с давних времен обычаю, хотя отсутствие офицерского состава нарушало торжественность возвращения и встречи.
Оркестр рявкнул марш. Атаман, видя, что со знамен так и не сняли чехлов, сердито прокричал:
— Отставить!
Замирающий звук барабана поплыл над площадью, усеянной по бокам квадрата фронтовиков шапками, платками и картузами.
Есаул Брагин первым поднялся по ступенькам, приблизился к атаману и совершенно неожиданно троекратно приложился к его мокрым усам. Повернулся к народу и поднял руку. Короткий шум сразу стих, и только стая галок пронзительно каркала, стараясь умоститься на сухой тополь. Галки снижались, цапали лапками ветви и, словно обжегшись, взлетали, испуганные и взъерошенные.
Мостовой, задержавшись внизу, у чистилки, старательно отскабливал сапоги, наблюдая растревоженных птиц, и одновременно искоса поглядывал на крыльцо. Знаменосцы стояли уже наверху, а взвод охраны, беззастенчиво оттеснив выборных, замер в положении «смирно».
— Господа казаки, — начал Брагин, — мы не хотели воевать с немцами. Войну начало царское правительство, а потому, не признав его и сбросив, мы не признали и войну, затеянную царем. Мы возвращались домой по областям, горящим уже сейчас в огне междоусобицы и вражды, и с радостью вступили на мирную землю родной Кубани. У нас пытались отнять оружие, но мы его отстояли. Мы лишились артиллерийского вооружения, но это не суть важно, ибо в казацкой руке самое главное шашка и меткая винтовка…
К Мостовому сбоку протиснулся Василий Шаховцов и, разматывая башлык, шепнул:
— Что это он надумал, а?
Мостовой улыбнулся, скучающе взглянул на атамана, на выборных, насупленных и важных, широко зевнул и принялся сворачивать цигарку. Старики, оскорбленные столь демонстративным нарушением порядка, зашушукались, тыча пальцами в Мостового.
— …Вы мне доверяли, казаки! — почти орал Брагин, стараясь, чтобы его слышали все, а не только однополчане, к которым он обращался. — Вы прятали меня как офицера от анархических банд, слушались моих советов, послушайтесь и теперь. Наша свобода сохранится до тех пор, пока у казака имеется лошадь, винтовка и шашка, пока есть организация и дисциплина. Разъезжаясь по хуторам и приписным станицам, помните наказ вашего товарища и командира: по первому зову являйтесь сюда, готовые ко всем неожиданностям. — Брагин обернулся назад и согнулся в поясном поклоне: — Низко бью вам челом, господа старики.
Полки напряженно молчали. В толпе поднялось и затихло реденькое «ура». Мостовой нервно растер горячий окурок в корявых пальцах. Оттолкнул плечом не успевшего посторониться Брагина и, не ответив на его угодливую улыбку, обратился к народу. Мостовой тяжело выговаривал слова, которые, придя с трудом, сразу становились на нужное место, и вырвать из рядов хотя бы одно из них было так же немыслимо, как пошатнуть Егорово упрямое тело.
— Граждане станичники и товарищи фронтовые казаки Жилейской бригады! Много у нас было сволочей офицеров, и немало мы отправили их в штаб Духонина[5] пощадив тех, кого поняли преданными рядовому казачеству. Есаула Брагина мы оставили решениями митингов девяти сотен, помиловали, в результате, выходит, понесли ошибку. Только сошел с коня — и сразу с атаманом в обнимку и сгорбатился до земли перед кем не нужно. Сковырнули мы старый режим, домой заявились, а тут все по-прежнему. Везде Советы выбирают, а у жилейцев опять атаман Велигура.
Площадь зашумела, с веранды раздались угрожающие выкрики. Велигура растерялся, и на его сером нездоровом лице, искрапленном угреватыми точками, дернулись широкие, точно ременные, складки. Мостовой сбил шапку на затылок, окинул толпу быстрым, решительным взглядом.
— Оружие сохраняйте, казаки, — прокричал он, — сгодится оружие, а власть надо менять! Так и до царя, выходит, короткие пути остались. Разойдитесь по домам по увольнительным запискам, проверьте, как тут вместо нас хозяинували, какие прибытки фронтовому казаку прибыли. Утро вечера мудренее. Поглядим, обмозгуем, а потом соберемся и все вырешим. Знамена оставим при правлении, а не в церкви; так будет лучше их укараулить…