— Они подозревают вас, Совет, — сказал Барташ рядом с ним стоявшему Шульгину, — Объясните.
Шульгин вспыхнул и вышел на место Харнстова.
— Товарищи станичники, о том, куда запрятали сундуки, знали атаман Велигура, Литвиненко, Брагин-есаул, Самойленко-хорунжий и не без того, чтобы Гурдай, как бывший начальник нашего отдела. — Шульгин поднял руку и растопырил пальцы: — Выходит, знали пять душ. Но, как вы сами знаете, их в станице нету. До кадетов убегли. Куда они полковой скарб дели, Совет не знает, концов не имеет и ничего общему сходу доложить не может.
Шульгин отошел в сторону с виноватой улыбкой. Старики понурились, искоса оглядывая Шульгина и Батурина.
Ивга толюнула Мишу.
— Молчишь?
Миша точно очнулся. Ему захотелось броситься вверх по ступенькам к застывшему к тяжелом раздумье Батурину и Шульгину, рассказать им все… Но что-то удержало его от этого поступка.
— Тогда я расскажу, — решительно произнесла Ивга, — все расскажу, пускай тебе будет стыдно.
— Молчи, ты же обещала, — стискивая ей руку выше локтя, прошептал он, — молчи…
В короткий миг колебаний Миша передумал многое. Сундуки жилейских полков спрятали доверенные представители старой станицы. Мог ли он, казачий мальчишка, выдать тайну, пойти против казачьего старшинства. Не совершит ли он этим преступления? Этого ему никогда не простят. Возмездие будет беспощадным.
Миша закрыл глаза, крепче сжал Ивгину руку. Девочка вскрикнула. Этот крик привел Мишу в себя. Мальчик внезапно успокоился. Он еще не осознал своего решения, но почувствовал, что правильный путь нащупан.
Миша поглядел новыми глазами на потемневшее лицо Барташа, на хмурого Батурина, на понурившегося Шульгина и понял — эти люди ему ближе, роднее тех, которые, обворовав станицу, бежали… Те стали чужими… врагами…
Ивга, удивленная сосредоточенным выражением его лица, смолкла. Она искоса поглядывала на Мишу, покусывала губы.
— Молчишь, — не выдержав, торопливо прошептала она. — Там Вася… И враги идут… Спешить надо… Боишься? — спросила брезгливо.
Внезапно Ивга рванулась вперед. Миша бросился за ней, взволнованный, оскорбленный. Догнал, грубо схватил за плечи, отодвинул в сторону и пошел один сквозь толпу. Не обращая внимания на пинки, добрался до Батурина.
Миша видел серую черкеску, серебряную, раздвоенную поверху рукоятку клинка. Павло навесил оружие, и это было нужно и понятно. Предстояла борьба. Миша тронул Батурина.
— Ты? Чего ты? — Павло полуобнял мальчишку, привлек к себе. — Кто обидел?
Эта шутливая мужская ласка окончательно разрушила остатки сомнений.
— Я знаю… где сундуки…
Павло сразу же притянул его к себе вплотную. Миша ощутил его крепкие пальцы.
— Где?
— Под Золотой Грушкой… Я был там. Сундуки закопали Велигура, Брагин, Ляпин… В той же самой яме, откуда брали землю казаки на Аларик… В той самой яме, дядька Павло…
Миша торопливо, как бы боясь что-либо упустить, рассказал Павлу о событиях той далекой ночи, когда он узнал тайну Золотой Грушки. Передав мальчика Барта-шу, Павло поднял руку, призывая к вниманию. Толпа заколыхалась, надвинулась.
Мише стало страшно: эти люди ждали его признания, а он преступно молчал. В глазах его переворачивались и плыли лица, шапки, картузы, платки. Мише показалось, что все эти люди надвигаются на него, чтобы наказать. Неужели суд народа будет жесток и беспощаден?
Кто-то похлопал его по плечу.
— Молодец, — сказал Барташ, — ой, какой молодец! Батурина оправдал, нас всех оправдал… выручил, Миша. Погляди, погляди на Павла!
Батурин громко огласил:
— На поход поднимем полковые знамена. Сейчас мы узнали, где спрятан скарб жилейских полков…
В атаманском кабинете Миша сбивчиво рассказывал о тайне Золотой Грушки. Возле него сидели Харистов, Меркул, Шкурка.
Повеселевший Батурин отдавал последние распоряжения, подписывал бумаги. Некоторые отодвигал, не поставив подписи, и укоризненно качал головой, поглядывая на Шульгина, ревниво следившего за каждой бумажкой.
— Тут ты не туда загнул, Степка, — приговаривал Павло. — А вот это правильная. А тут надо не спешить. Поспешишь — людей насмешишь.
Писарь, закончив опрос Миши, подвинул ему лист, и тот подписался какими-то черными прыгающими буквами.
— Аль курей воровал, — сказал писарь, — руки, трясутся? Ну, Павел Лукич, отпускать урядника Михаила Карагодина?
Павло прикрыл папку с бумагами ладонью и поманил Мишу.
— Иди-ка сюда, урядник.
Миша подошел, подталкиваемый отцом. Батурин поставил его между коленями, полуобнял.