— Со стенки снял. По всему городу развесили. Почитайте, ежели еще не читали.
Гурдай взял листок из рук Буревого, начал читать, пошевеливая мясистыми подрагивающими губами.
Приговор 1919 года, ноября 6 дня. Екатеринодар.
Военно-полевой суд, учрежденный на основании приказа командующего войсками тылового района Кавказской армии от 6 ноября № 6, в составе есаула Лычева, есаула Прудай, есаула Зеркач и есаула Хорина — рассматривал дело об Ал. Ив. Кулабухове, казаке станицы Новопокровской Кубанской области, и признал его виновным в том, что в июле текущего года он, в сообществе с членами кубанской делегации — Бычем, Савицким, Намитоковым, с одной стороны, и представителями меджилиса горских народов — Чермоевым, Найдаровым, Хазаровым, Бахмановым, с другой стороны, подписали договор, явно клонящийся к отторжению кубанских воинских частей в распоряжение меджилиса, то есть в преступлении, предусмотренном ст. 100 части 3-й и 2-й ст. 101 Уголовного уложения, и приговорил его к смертной казни через повешение.
Настоящий приговор подлежит представлению на утверждение командующего войсками тылового района Кавказской армии.
Вверху на приговоре стояла резолюция:
«Приговор военно-полевого суда утверждаю.
Покровский».
Гурдай опустил задрожавшую в руках бумагу.
— Как же так? Как же это можно? Он обещал: ни один волос не упадет с его головы…
— Волосья все целы, ваше превосходительство, — сказал Буревой, безнадежно махнув рукой, — да что толку. Волосья целы, а язык наружу, сам видел. На Крепостной площади повесили.
— Он же дал слово русского офицера…
— Офицерскому слову пора перестать верить, ваше превосходительство. Генералы и то шкодят.
Гурдай остановил на казаке невидящий взгляд помутневших глаз.
— Поедем, я хочу сам посмотреть.
— Чего там смотреть, ваше превосходительство. Покойник и покойник.
— Нет, я хочу посмотреть, Алексей Иванович был мой хороший знакомый.
Породистые гнедые лошади собственной конюшни легко несли коляску генерала, шуршавшую по мостовой шинами из красной резины. Крыши домов, вялые листья деревьев повлажнели от хилого ночного дождика. На небе из-за Кубани выкарабкивались сизые тучки. Начиная от городского сада, конечной остановки трамвая, кучками шли люди, опасливо обсуждая события. Люди вливались на Крепостную площадь и, надолго задерживаясь здесь, запружали ее. Площадь была окружена старинными зданиями с толстыми каменными стенами, вымазанными облинявшей известью. Отсюда было видно предгорье и желтое полукружье Кубани, подрезавшей обширную луговину, несмотря на осень, покрытую свежим зеленым ковром. Патрулирующие по площади казаки словно плавали в пестром цветении платков, картузов и суконных шапок. Заметив коляску, казаки грудью своих коней раздвинули толпу. Генерал кивкам головы поблагодарил казаков и пошел к тому месту, где особенно уплотнилась толпа.
Неподалеку от маленькой и такой же старой, как крепость, церквенки, в которой читались уставные молитвы многих присяг кордонного казачества, стояла виселица — два столба с перекладиной. Кулабухов висел на высоте аршина от земли, без оружия и шапки, натянув, как тетиву, веревку, выплетенную из манильского шпагата, который обычно употребляли земледельцы для сноповязалок. На нем были серая черкеска и черный бешмет, обтянувшие его тонкое длинное тело. Ни пояса, ни оружия не было, но черкеска была застегнута наглухо.
На груди, по обычаю того времени, висела дощечка с надписью: «За измену России и кубанскому казачеству».
Гурдай видел наклоненную голову, высунутый язык, прихваченный белыми зубами, темный чуб, упавший на липкий и бледный лоб, врозь расставленные носки азиатских сапог. Гурдая толкали, но он не обращал внимания и, несмотря на подкатившую тошноту, не мог оторваться, не мог отвести глаз от казненного. Поднял внезапно ослабевшую руку, снял папаху, ветерок пробежал по его полуоблысевшей голове, и только тогда он опустил глаза. Буревой исподволь наблюдал за генералом и по-своему пожалел его.
— Помню, в Жилейской Покровский Лучку повесил, — со вздохом сказал Буревой, — повесил в одних исподниках. А тут по-благородному, в одежде. И как она жизнь устроена несправедливо, ваше превосходительство.
— Почему? — бездумно спросил Гурдай.
— Да как же. Вот хотя взять Кулабуха. С небольшого попика до какого чина, до какого почета долез, мало того — в Париж ездил, во Францию, шутка сказать, куда достиг. А вот все едино завис, как и Лучка. Вот тебе жизнь, ядри ее на качан…