Врангель вышел одетый в белую, тонкого сукна черкеску, ловко обтягивающую его стройную, высокую фигуру. У правого плеча тяжелыми серебристыми жгутами лежали аксельбанты. На левой стороне груди, над газырями — Георгиевский крест и на шее — Владимир с мечами. Тонкое и подвижное лицо Врангеля загорело и обветрилось. Он пожал руки только Скобцову и генералу Успенскому, остальным кивнул. Все сразу почувствовали в нем хозяина, у которого не так уж много времени на излишние любезности и улыбки. Предложив делегатам проект конституции, написанный крупным почерком, почти без помарок, он, не извинившись, вышел к прямому проводу для переговоров со ставкой. Вернувшись, Врангель принял от генерала Успенского проект конституции, положил его перед собой, разгладил завернувшийся уголок.
— Ознакомились? — спросил он, посматривая на часы.
В салон вошел подвыпивший Покровский и вслед за ним Гурдай. Покровский взял два апельсина, быстро их очистил, положил на ладонь.
— Угощайтесь, господа, — предложил он, не сходя с места.
Гости вставали, покорно подходили к нему, брали только по одной дольке и молча возвращались на свои места. В этой молчаливой покорности Покровский почувствовал страх перед ним и некоторую демонстрацию протеста.
— Прошу не стесняться, — разрешительно сказал он, подморгнув Врангелю, — я здесь только гость.
Врангель, не менее остальных почувствовавший бестактность Покровского, сухо оглядел его и продолжил беседу.
— Итак, сколько времени вам понадобится, чтобы провести через раду новые конституционные изменения?
Скобцов, прочимый на пост председателя, а следовательно, ответственный за выполнение воли командования, пошушукался с соседями.
— Я жду. — В голосе Врангеля почувствовалась сдерживаемая резкость.
— Около недели, — ответил Скобцов, — но предварительно надо освободить арестованных.
— Ого, — вмешался Покровский. — Не думаю, что тем, о ком вы хлопочете, будет особенно приятно целую неделю выжидать ваших решений, зная приговор военно-полевого суда.
— Разве уже имеется приговор? — спросил Гурдай.
— Безусловно. Не приехал же я сюда наниматься в няньки…
Врангель строго остановил Покровского, и тот отмахнулся и с прежней невозмутимостью принялся есть грушу.
— Поскольку жизни арестованных угрожает опасность, — сказал Скобцов, — мы можем провести новые изменения в трехдневный срок.
— Мной отдано распоряжение изготовить одиннадцать виселиц, — обгладывая середину груши, сказал Покровский.
— Хорошо, — со сдержанной резкостью сказал Скобцов, — сколько времени нам вы даете?
— Сутки, — предложил Врангель, — двадцать четыре часа.
— Мы согласны.
Врангель поднялся, положил правую руку на рукоятку отличного аварского кинжала. Гурдай обратил внимание на его выхоленную руку и простой топазовый перстень на безымянном пальце.
— Я не смею вас больше задерживать, господа.
Врангель сделал общий поклон. До конца униженные делегаты столпились в дверях. Наконец в вагоне остались только три генерала: Врангель, Покровский и Гурдай.
— Не правда ли, тяжело? — спросил Гурдая Врангель, останавливаясь возле него.
— Тяжело, Петр Николаевич.
— Никита Севастьянович обвиняет меня в излишней жестокости, — вставил Покровский. — Представьте себе: этот висельник Кулабухов — личный его друг.
— Что же, в такие времена приходится иногда не считаться с дружбой, — мягко заметил Врангель. — Времена некоторого, я бы сказал, одичания. Вообще обстановка гражданской войны глубоко извратила общечеловеческие понятия о добре, зле, дружбе, праве, справедливости.
— Это так, но все же вы напрасно действуете методом террора, методом запугивания, — горячо возразил Гурдай.
— Чем чреват наш метод?
— Кубанцы никогда не простят вам этого.
Врангель посуровел. С его лица сразу же стерлось прежнее напускное добродушие.
— Вы слишком смелы для вашего положения, ваше превосходительство.
— Что вы этим подчеркиваете?
Гурдай стоял перед Врангелем седой, плотный, с горящими глазами.
Врангель круто повернулся, вышел и вернулся с телеграфной лентой.
— Вы — атаман отдела и попусту болтаетесь в городе, — проговорил он, передавая ему ленту. — Главнокомандующий упрекает меня за непорядки, допущенные вами в своем отделе.
— Какие непорядки?
Крупные буквы Бодо запрыгали перед генералом. Он никак не мог понять, в чем именно упрекает Врангеля телеграфная лента, в конце которой значилась фамилия Деникина.