— А сундуки кущевскнм горлодерам сдать? Они уже на них зарились.
Нет, — ответил Егор, — при нас оставим сундуки. Приказ даю — хранить по-прежнему. Без них возвертаться в станицу позорно.
Мостовой назвал новое соединение полком, хотя в штабе армии с этим не согласились, поименовав их жилейским отрядом. Повел полк по грунтовой дороге через Семеновну, Алексеевну, Мокрый Батай. Привалить для ночлега предполагал на Шамшевских хуторах, богатых фуражом и водопоями. Егор выбрал фланговое направление марша, по западной окраине Сальских степей, чтобы проверить слухи о широком распространении армии Деникина. Слухи пока не подтверждались, хотя га-лагановцы несли тщательную разведку на своих выносливых конях. Только в полдень на одном из курганов, синевшем па горизонте, появились и исчезли всадники, вооруженные пиками. По всей вероятности, это были казаки повстанческой группы генерала Семенова, действовавшего в Задонье.
Дул ветер от недалеких Манычей и Калмытчины. Над степью и взгорьями балок плыли миражные марева, и казалось, колыхались земля и трава. Потных коней обсушило, бока и пахи покрылись белыми солонцеватыми пятнами. У разъезда Мокрый Батай подошли к железной дороге, идущей на Торговую. Переезд был закрыт и охранялся довольно многочисленной стражей. Увидев казаков, охрана всполошилась, залегла за насыпью, выкатила пулеметы.
Мостовой, остановив полк, подъехал к насыпи, назвал часть, помахал документом. От разъезда подполз, до этого точно застывший на путях, бронепоезд. Орудия повернулись в их сторону. Так продолжалось несколько минут, и Батурин, оставшийся с полком, уже хотел принимать меры к боевому расчленению сотен. Но вот открылась блиндированная дверца, пригибаясь, вышел обнаженный до пояса человек, взял у Мостового документы, внимательно перечитал и, не говоря ни слова, полез обратно.
— Можно ехать? — раздражительно спросил Егор.
Странный человек обернулся, Махнул рукой на запад.
— Только через Койсугский разъезд. Тут движение закрыто. Деникина ждем.
Подъехали Барташ, Батурин, Огийченко.
— Послушайте, товарищ, — сказал Барташ, — я член чрезвычайного штаба обороны и приказываю открыть путь.
— А то мы сами откроем! — запальчиво выкрикнул подскакавший Лучка.
— Попробуйте. Наши покисли. Уже вторую неделю без казацкой юшки…
Барташ тоскливо оглядел переезд. Пулеметы стояли наготове, ленты поблескивали, у зеленых щитков прилегли чубатые молодцы, очевидно нетерпеливо ожидавшие потасовки. Из обоза подошла Донька, растревоженная задержкой. Она протиснулась, отодвигая в стороны лошадиные морды.
— Ефим! Ефим! — подозвала она Барташа. — Да это тот самый!
Она выскочила на полотно, откинула платок, так чтобы лучше было видно ее лицо, закричала:
— Эй, ты, броневик раненый. Не узнаешь?
Командир бронепоезда глянул на Доньку, как-то съежился и нырнул внутрь. Запыхтел паровоз, бронепоезд вздрогнул и пошел задним ходом. Поднялся шлагбаум, и охрана нехотя скатила с насыпи пулеметы.
Пропуская мимо первую сотню, Мостовой задержался возле Доньки.
— Что за знакомец? — спросил он, наклонившись с седла. На лице его появилось отчуждающее выражение.
Донька улыбнулась уголками губ, погладила обветренную руку Егора, теребившую повод.
— Не тот, что ты думаешь, Егор, — тихо сказала она, — комиссара спроси, Ефима Саввича. Он все знает…
Мимо проходила кавалерия. Донька поджидала обоз. Поравнялся Сенька, ехавший в одном звене с Мишей. Томимый любопытством, придержал Баварца.
— Тетя Донька, какое слово против семафоров знаешь?
— Утиное слово, Сеня, утиное.
Сенька коротко, по-мужски, посмеялся, хотя и не понял, в чем смысл утиного Донькиного слова.
— Абсолютно правилыная утиная слово, — сказал он, пристроившись. Подмигнув Мише, попросил закурить у Огийченко и принялся деловито свертывать папироску.
На второй день, когда солнце повернулось с полдня, вдали на сизовато-синем взгорье вырисовался какой-то большой город, затянутый полупрозрачным маревом.
— Ростов, — сказал Шкурка, — приходилось бывать.
Сенька приподнялся в стременах.
— Ростов, — солидно подтвердил он, хотя впервые попал в эти места.
— Значит, там будем воевать, — задумчиво и тревожно сказал Миша, вглядываясь в далекое крутогорье, усыпанное каменными домами.
Сенька залихватски сплюнул сквозь зубы:
— Что ж такого! Воевать — так воевать. Чего страшного!
Над крупнейшим городом войска Донского прокатился отдаленный громовой разряд, усиленный рекой и эхом, отдавшийся в беспредельных просторах Задонья. Кукла тревожно навострила уши. Незаметно подъехал Батурин, задержался.