— Верно. Вот, например, у нас с вами, Михаил Васильевич. Надо ехать чуть ли не на поклон к главе «всевеселого войска». А вам, Никита Севастьянович, придется принимать делегации станиц и отделов, — Деникин посерьезнел, — но только в разговоре с ними, без… вы, конечно, понимаете, о чем я говорю? Мы, конечно, избавили бы вас от столь неприятных — и несовместимых с вашими принципами — обязанностей, — но что делать… С кубанцами должен говорить кубанец, а ваше правительство предпочло «степной глуши»— Новочеркасск… Вы готовы? — обратился он к Алексееву.
— Да, — сказал Алексеев.
— Я быстренько переоблачусь, и тронем, господа.
Степная дорога к Дону, к станице Манычской, где должно было состояться свидание Деникина с Красновым, имела славу небезопасной, и Романовский, кроме текинцев, выделил для сопровождения главнокомандующего еще сотню кубанцев, поручив общее командование Брагину.
Весьма польщенный назначением, Брагин рано поднял казаков, заставил почиститься и вывел на еще влажный от росы выгон. Он выделил старшиной Никиту Литвиненко, отличного служаку, известного ему еще по жилейскому полку, и приказал проверить четкость службы. Никита в течение двух часов добивался «четкости». Выстроив сотню, он подъезжал манежным галопом, кричал:
— Здравствуйте, орлы!
«Орлы» лихо кричали:
— Здравия желаем, ваш-выс-приц-ство!
Так продолжалось до тех пор, пока казаки не научились молодцевато и все сразу гаркать приветствие.
Когда Деникин вышел из штаба и, приняв рапорт Брагина, небрежно подкинул руку к шапке, здороваясь с конвойцами, они рявкнули так, что командующий вздрогнул от неожиданности. Оправившись, милостиво улыбнулся есаулу и сказал ему, как равному:
— Восстанавливаем армию?..
Деникин опустился на раскаленную кожу седла. Он не понимал прелестей верховой езды, но его воины, в большинстве конные, должны были видеть предводителя в седле. Алексеев и Кутепов уселись на тачанку.
Текинцы, державшиеся отдельной конвойной группой, хотели пристроиться непосредственно за Деникиным, но Литвиненко скомандовал, и его казаки оттеснили текинцев в хвост.
Текинцы заволновались, сгрудились в кучу, схватились за эфесы клинков. Рахмет подскочил к Литвиненко.
Алексеев кивком головы подозвал растерявшегося Брагина.
— Текинцев в голову, — сказал он, — это их право.
За околицей Деникин пересел в тачанку. Брагин попросил разрешения затянуть песню.
— Не советую, — Деникин поморщился, — у ваших казаков медные глотки. Зачем привлекать внимание противника.
Перевалив через железную дорогу, углубились в степь. Встречались редкие хутора-зимовники, косяки пугливых золотистых дончаков. На зимовниках стояли посты. Степь широко просматривалась кавалеристами Глазенапа и Покровского. На светло-голубом небе кружились барашковые облака. Впереди и по сторонам на расстоянии ружейного выстрела передвигались всадники головного и боковых дозоров.
— Предусмотрительный и осторожный офицер, — сказал Деникин, наблюдая за начальником конвоя, — вы хорошо сделали, назначив его, а не «печального хана» Резак-бек-Хаджиева. После смерти Корнилова он постепенно теряет ум. А этот Брагин, кажется, близок Гурда ю.
— Земляки, — ответил Алексеев и, помолчав, добавил — Есаул Брагин очень честно выполнил ряд моих секретных поручений. В частности, на него возложена связь с нашими людьми, приближенными к советским главкомам.
— Информация от… как его… Шаховцова?
— Да.
— Надо поощрять, Михаил Васильевич, — сказал Деникин, — тут следовало бы вэше личное представление. Чин есаула маловат для способного и преданного офицера… — Деникин приложил руку к шапке, вгляделся.
— Кто это?
По дороге, навстречу им, двигались подводы.
— Узнаем, — сказал Кутепов. — Вообще не опасно, поскольку пропустило охранение.
Брагин ускакал вперед. Вскоре вернулся, козырнул.
— Делегация прикубанских станиц, ваше высокопревосходительство. Возглавляет член Законодательной рады — Велигура.
— Почему же они отсюда? — спросил Деникин. — Кубань не в той стороне.
— В объезд.
— С хитринкой, — пояснил Алексеев, — мужички. И честь соблюсти, и капитал приобрести! Направляйте к Никите Севастьяновичу Гурдаю.
Лука внимательно и с некоторым волнением осматривал проезжавших генералов.
—: Нету сановитости, — сказал он Велигуре, — наш Никита Севастьянович от них отменней. Чего это у них ни лент нету, ни крестов? Не заслужили?
— Кто же в такую жару ленты цепляет. От крестов тоже груди печет, — ехидно вставил седой гунибовец.