— Через меня жив-здоров, старуха, мне говори спасибо. Кабы не я, разве он таким заявился бы. Помнишь, как пришел с германского фронту: без коня, без шашки, с дырявыми кишками. Когда на войне отец при сыне, всегда будет порядок…
В полдень к Батуриным, с окровавленным лицом, в разорванной в клочья гимнастерке, прискакал Шульгин. Шашки на нем не было. Ее, очевидно, сорвали; на голой спине наискось протянулся узкий багровый след от портупеи. Шульгин влетел в горницу. На кровати лежали Павло и Любка.
Со свету в темной комнате Степан не мог сразу оглядеться. Пошатываясь, протянув руки, ощупыо он пошел к кровати.
— Павло! Павлушка!
Павло приподнялся.
— Чего ты, Степка?
Любка натянула на себя одеяло.
— Отвернись, Степан, — недовольным голосом попросила Любка, — рубашку надену. Спокою от вас нету, без приключениев не можете.
— Не сглазит, — спокойно сказал Павло, — рассказывай.
— Разнесли команду с броневика.
— Кто?
— Жилейцы.
Павло спустил ноги с кровати, нащупал чувяки.
— Побили?
— Не всех. Старшого первым кончили. У него наган был запрятан в кармане. Его начали старики корить, он возьми вырви наган из кармана и ну палить! Трех поранил. Вот тут и пошла жучка рвать… Мы заступаться… Чуть было и нас вместе с теми…
Шульгин приложился к взвару, принесенному Перфиловной. Он жадно пил, стуча зубами по железному краю корца.
— Выходит, Степка, без комиссии разобрались.
Шульгин поставил корец на колени и тревожными, непонимающими глазами уставился на Батурина.
— Без комиссии?
Павло потянулся так, что хрустнули кости.
— Правильно. Пущай не шкодят. Казака дражнить опасно. Другим наука. Иди, Степка, до Совета. Я через часок добежу… С родной женой побыть не даете…
ГЛАВА XIII
Готовился второй поход Добровольческой армии. Ее войска, до этого распыленные на фронте и в сторожевом охранении, подтягивались в Мечетинскую. Окрепшие полки были снова готовы к боям. С окрестных станиц и донских зимовников сгоняли подводы и продовольственный скот. Только под патроны требовалось более пятисот пароконок. Кроме того, надо было поднять пятьдесят тысяч снарядов мелких и крупных калибров, а также винтовки, потребные для развертывания армии. Оружие подвезли с Дона степными дорогами на грузовиках и гужом. Оружие выдавалось оккупантами по цене, заранее обусловленной специальным соглашением. Каждая винтовка, отпускаемая из складов бывшего русского Юго-западного фронта, из складов, захваченных при оккупации Украины, расценивалась в один пуд кондиционной пшеницы. Хлеба у Деникина не было. Он надеялся получить его у кубанцев.
Обозы расположились бивачными восьмиповозочными колоннами на выгонах. По ночам на биваках горели костры, ржали кони, кричали верблюды, приведенные калмыцкими князьками. С Украины и южных районов Северного Кавказа непрерывно прибывали офицеры и казаки. Ежедневно приходило от шестидесяти до трехсот человек. Армия росла. Кроме того, агентурная разведка сообщала о быстром созревании мятежных настроений на Кубани.
Романовский представил командующему отчетную карточку сформированных и пополненных соединений, а также расчет марша, с точными данными перевозочных средств и продовольствия, коими располагали маршрутные населенные пункты.
Деникин внимательно перечитал документы, представленные начальником штаба.
— Хорошо, — сказал он с нескрываемым удовлетворением, — вот этакой четкой организации не хватало Лавру Георгиевичу. Экспансия уместна в том случае, когда она подкреплена, вещественно подкреплена. Мы, Иван Павлович, воссоздаем великую русскую армию.
Потомки не простят нам вольных или невольных промахов. Вы распорядились относительно совещания?
Романовский утвердительно кивнул головой.
— Старшие начальники уже ожидают вас, Антон Иванович.
— Представители кубанского правительства?
— В полдень они приехали из Новочеркасска.
— Отлично, Иван Павлович, отлично.
Деникин поднялся и подошел к зеркальцу, висевшему на стене. Он осмотрел себя, застегнул воротник френча, затем направился к двери. Романовский последовал за ним. В соседней комнате, куда они вошли, задвигались стулья, зазвенели шпоры. Все встали, и в комнате сразу стало тесно. Деникин поздоровался. Ему ответили сдержанным разноголосым гулом. Деникин помахал рукой, приглашая присутствующих садиться. Стулья снова задвигались, зазвенели шпоры. У раскрытого окна стоял часовой-текинец. Деникин опустился в кожаное потертое кресло, перебрал пухлыми пальцами разложенные на столе карты и оглядел часового, его белую папаху, — красный шнур нагана, широкую спину с пятнами пота на гимнастерке.