— Ну, как же, Павел Лукич? — спросил он.
— Пущай тот отряд подходит. Чужие люди, будет на ком душу отвести.
— На облаву, пожалуй, пустят, — сказал часовой.
— В нашей хате поймать трудно. — Павло поднялся, поманил Мишу — Пойдем позорюем, пока суть да дело. Ты, Антон, нас по-пустому не тревожь.
— Карагодин оружие привез с гор, — сказал Миронов, — оружия теперь добавилось.
— Молодец Семен, сосед же.
Павло толкнул ногой дощатую дверь и скрылся в землянке.
На следующий день Миша и Петька напросились дежурить у зимовника Писаренко. Пост располагался на чердаке, у продранной крыши. Здесь же стоял пулемет, тщательно смазываемый бессменным пулеметчи-ком-богатунцем. С крыши зимовника хорошо просматривался северный склон Бирючьей балки и главный шлях. Кроме этого сторожевого поста, Павло расположил секреты у скал возле коренного выхода балки к реке и по опушке леса. Партизаны пока не предпринимали активных действий, и поэтому их не беспокоили. Атаман боялся трогать партизан и в сводках называл их дезертирами. Комендант Самойленко не решался взять батуринцев имевшимися у него в гарнизоне силами. На казаков, служивших в гарнизонной сотне, он мало надеялся и ожидал прибытия специального карательного отряда. Пока в лес приходили бабы, принося харчи и белье; иногда приводили даже детей. Партизаны часто наведывались в станицу, хотя это было опасно.
На гребне появился Меркул, спустился в балку по тропке и вскоре подъехал к зимовнику. Начальник караула цозвал Мишу и приказал ему сопровождать яловничего к Батурину. Меркул торопливо шагал рядом с мальчишкой. Миша заметил, что он чем-то взволнован. Попытки расспросить были безуспешны. Павла нашли возле землянки. Он наигрывал на гармонике, а лежавшие на траве казаки тихо пели украинскую песню. Увидев Меркула, Павло застегнул крючки гармошки и пригласил деда в землянку. Мишу окружили партизаны, но он ничего не мог объяснить им. Вскоре из землянки вышли Батурин, Миронов и Меркул. Дед прыгнул на своего степняка и исчез в чаще. Павло приказал собрать партизан к командирской землянке.
— Каратели пришли. Корниловцы, — негромко сказал он, обводя партизан суровыми глазами. — Хаты жгут, баб с детишками — в тюрьмы. Ночыо пойдем в гости, до луны. Оружие только протрите: зацвело.
…Батурин вывел из лесу восемьдесят двух человек. Посоветовавшись с Мироновым, решил подтянуть отряд Бирючьей балкой, выйти к станице тремя верстами выше Гнилой речки. Туманы, накрывшие балку и степь, скрадывали движение растянувшейся конницы. В станицу въехали группами по три-пять человек и сосредоточились на левом берегу Саломахи. В приречных садах, невдалеке от камышей, оставили лошадей и коноводов под наблюдением Писаренко.
Петька, по настоянию Писаренко, остался с лошадьми, а Миша ушел вместе со всеми. Он вновь испытывал то напряжение боя, которое возвращало его к настоящей и понятной жизни.
Под ногами прогнулись доски пешеходного мостика, болотная теплота реки осталась позади. Двигались цепочкой по мокрым бурьянам огородов, перелезая канавы и обходя белеющие делянки поздней капусты. Миронов с половиной людей отделился, чтобы обойти с тыла казарму местной команды, правление и школу, где расположился карательный отряд. По цепочке шепотом передали приказание сделать на рукавах белые повязки. Предвиделась рукопашная, надо было отличить своих от чужих.
Эта незначительная деталь как-то реально приближала опасность. Миша торопливо повязал платок на левую руку. Впереди залаяли собаки, засветился огонек. Кончились крайние дворы. Остановились. Цепь подтянулась, раздвинулась в ширину. Вышли на площадь. Возле правления молодые и свежие голоса вполголоса напевали любимую песенку так называемых «цветных»[8] войск Добровольческой армии:
Миша знал эту песню. Работая ямщиком на почтар-не, он частенько слышал ее от юнкеров гарнизона. Эта ночь навсегда запечатлелась в его памяти прежде всего песней о Веверлее. Павло, взяв двух человек, исчез в тумане. Командование принял старый казак-пластун, участник ардаганского штурма. Он заставил двигаться ползком, по всем правилам бесподобной пластунской тактики. Винтовки на ремнях подвесили к шее. Под ладонями ощущалась либо грязь, либо мокрая трава. Иногда попадались лужи. Их приходилось оползать. Все ближе и ближе темное здание правления и радужный диск фонаря. Вдруг песня оборвалась. Кто-то крикнул и захлебнулся.
8
«Цветными» войсками называли за пестроту формы и знаков различия четыре основные дивизии Добровольческой армии: корниловскую, алексеевскую, марковскую и дроздовскую.