— В небольшую разведку. Поглядим. Примерно, до Усть-Лабы прокатимся.
— Разве наша Усть-Лаба? — удивился Хомутов.
— Если бы была наша, тогда чего же там разведывать.
Барташ зашагал к станции.
— Туда якобы прибыл полковник Лисовецкин. Газеты их так пишут.
— Большой отряд?
— Узнаем.
— А еще у них есть войско?
Барташ внимательно поглядел на Хомутова.
— Ты уже совсем огражданился. Кто же воюет против безвоздушного пространства. Есть войска, в том-то и дело что есть. Вот тебе Лисовецкий, а на фланге конница. Генералы Эрдели, Гулыга. Два опасных генерала. Смелые, предприимчивые.
— Смелые, предприимчивые, — поддразнил Хомутов, — вроде несподрушно контрреволюционную сволочь хвалить, ее бить надо.
— Надо вначале оцепить, а потом бить. Сволочь легко раздраконить, да и слава невеселая, а сильного побьешь — заслуга больше. Как в станице?
— Давно оттуда. По слухам, дела средние.
— Мостовой ничего еще не выкинул?
— Что же он выкинет?
— За ним глаз нужен, — тихо сказал Барташ, — вот тут изучаю я наши части, сто глаз не хватит. Шумят, кричат, на гармошках играют.
— Гармошка дело веселое.
— Веселое, когда к месту. А так взял бы ее да об колено. Вчера объясняю им положение, ведь бой скоро, вдруг вижу, клевал, клевал носом какой-то матрос с гармошкой, потом встрепенулся. Ремень на плечо и как жахнет ни к селу ни к городу:
— Неужели про Марусю? — расхохотался Хомутов.
— Про Марусю.
— Кто же он? Из анархистов?
— Какой там анархист. Хороший парень — моряк с «Хаджи-бея»… Голубые глаза, улыбчивый. Поговорил с ним после, смеется. «Хотелось, говорит, лады попробовать, не ссохлись, мол?»
— Дисциплина слабенькая, — согласился Хомутов. — Выправимся, Ефим. Война свое скажет. Как раза два пробьют кишку такой Марусе, враз в ум придет… Война — это не супруженицу за мякотину щупать, как говорил Степка Шульгин.
— Какой это?
— Я же тебе рассказывал. Тот, кого Гурдай выпорол.
— А… помню…
По сторонам дороги еще держался снег. Кое-где удлиненные проталины. На бугровинах обнажились подвядшие озими. Слева, у потемневшего края степи, угадывалось кубанское правобережье. На дрезине, вместе с ними, ехал солдат в новой шинели и каракулевой шапке. Хомутов гнал дрезину посменно с солдатом. Барташ вооружился биноклем. Изредка он отрывал его от глаз, окидывал мягким взглядом ровную степь, хатенки кошей и оголенные купы деревьев.
— Скоро пахать, сеять. Придется ли?
— Придется, — уверенно сказал Хомутов. — Я сам думаю лишних две-три десятинки прихватить, как поуправимся. Надоело овчины квасить, еще чахотку заработаешь.
— Лошади целы?
— Целы.
— Кто ж ухаживает?
— Жена.
— Тяжеловато ей одной, Ванюшка. Прихварывает она.
Вдали, на уровне станции Ладожской, показался густой дымок. Вскоре появился медленно идущий поезд.
— Броневик. Надо поворачивать.
С бронепоезда их заметили. Знакомый Хомутову клубок. Докатился звук. Снаряд перелетел за пологий кур-ганчик. Гулко разорвался, стремительно взлетело облачко, а потом медленно поплыло, скручиваясь и редея. Дрезину гнали Хомутов и солдат.
— Упаришься, — сказал Хомутов, одной рукой расстегивая крючки шинели.
— Видать, шестеренки несмазанные, чего-то тяжело, — заметил солдат, сбивая на затылок шапку.
— Тише гоните, — попросил Барташ, — слишком поспешное бегство.
Хомутов разогнулся.
— Могли ж зацапать.
— Гляди-ка туда, — сказал Барташ, передавая ему бинокль.
Над волнистой линией степи зачернели верховые; их было немного, и они были далеко. Потом черные точки перевалили через гребень и пошли рысью, очевидно по дороге.
— Сотни полторы, — определил Барташ, — ишь как гонят.
— Казаки?
— Пожалуй, нет. Очевидно, черкесы.
— Шустро идут — значит черкесы, — утвердительно сказал солдат.
— Вероятно, черкесы Эрдели, — согласился Барташ.
В начале февраля началось наступление на Екатери-нодар. Революция пробовала свои вооруженные силы. Под первым натиском почти по всему фронту белые откатились, оставив линию первого оборонительного рубежа.
Отряд Хомутова дрался под станицей Усть-Лабинской уже больше недели, и только половина станицы находилась в руках красных. Подбадривали закубанские сообщения об удачном продвижении левобережных отрядов. В бассейне многоводной Лабы стрелковые полки северо-кубанцев и северо-лабинцев оттеснили кавалерию Гулы-ги до станицы Некрасовской и аула Тахтамукай. От Некрасовской намечался фланговый удар по группе полковника Лисовецкого.