— Нет! — заупрямился Мишка. — Больно невеста тороплива! —И, повернувшись к Яшке, спросил: — Ну как, купец, сразу товар будем брать, с первого взгляду, аль поторгуемся?
Яшка непривычно смутился.
— Да будя! Чего ты мелешь! — произнёс он, ощупывая в кармане бутылки.
У Катерины потемнели глаза:
— Да што вы, и взаправду свататься пришли? — Она торопливо одёрнула подол рубахи, укрывая исцарапанные ноги.
Мишка развёл руками:
— Сама видишь, не в наших летах баловаться! Должно быть все честь честью, только вот свашки с нами нету, да ну её к дьяволу: ей ведь за это дело платок аль на платье, а у нас с дружком и на водку насилу наскреблось. Мы по–новому пришли свататься!
… Катерина ринулась в кладовку. Было слышно, как она загремела там умывальником.
Через несколько деньков Яшка с Мишкой побывали в исполкоме, комячейке, в сельхозбанке, и скоро в степи ярко запылал костёр большого табора, организованного в станице товарищества по совместной обработке земли. Рябцеву землю пахали первому. Отец Мишки радовался.
Сеяли не своей пшеницей, а сортовыми семенами, взятыми в общее пользование у кулаков.
Старик Рябцев долго мял пшеничку беззубыми дёснами.
— Вроде ничего! — приговаривал он. — Вроде ничего! Горчит только чегой‑то!
— Дык зерно протравлено, папаша! А вы его в рот! — заметил Михаил. — Не отравились бы!
— У, сынок! — старик замахал руками. — Мое брюхо не дворянское, а бедняцкое. Оно любую отраву перемелет…
Но на всякий случай сплюнул.
ГЛАВА СОРОК СЕДЬМАЯ
Гарас Григорьевич Заводнов стонал, хватаясь за поясницу. Но на самом деле не поясница болела у старого казака — сердце разрывалось на части. После ссоры с сыном, опоров и уговоров Тарас сдался: Заводновы стали членами ТОЗа.
И вот теперь старый Тарас охал:
— До чего дожил! Землю вспахать сами не можем. Ох–хо–хо! Митька совсем от хозяйства откачнулся.
— Да ведь некогда ему хозяйством заниматься, — подала голос дочь Клавдия, с которой Тарас собирался ехать в поле.
— Это‑то так! Оно, конешно, приятно, что сынок в выборных ходит, помощником председателя заделался, но для меня куда лучше было бы, если бы Митька по-настоящему занялся хозяйством дома.
Изливая своё горе перед дочерью, старик вывел из конюшни старую лошадь и стал запрягать её в бричку. Дочка хоть и кивала сочувственно отцовскому ворчанию, но была довольна тем, что придётся теперь работать не в одиночку. К тому же среди тозовцев есть и неженатые мужики…
Усевшись посреди брички, Клавдия пересчитала кувшины, оклунки с продуктами. Тарас натянул вожжи, взмахнул мнутом над спиной старой кобылы и крикнул:
— Но, Красотка! Но, милая!
Красотка подтянулась и не спеша потащила бричку по кочковатой дороге.
Когда станица осталась за увалам, Клавдия заговорила, уговаривая отца:
— Я думаю, нам теперича, батя, деваться некуда: Митя под монастырь подвёл! В заместителях ходит, в коммунисты записался. Теперя нам, батя, надо придерживаться новой власти. А не дай бог, переворот в обратную сторону случится! Тогда нам, Заводновым, — аминь!
Тарас стегнул лошадь кнутом и повернулся к дочери:
— Ты так думаешь? А я совсем наоборот. Думаешь, я против власти? У меня этой думки и в голове нет, потому в писании сказано: «Всякая власть аще от бога». Мою душу другое муторит: как можно в такой супряге, примерно в ТОЗе, всем вовремя вспахать, засеять, а летом убрать хлеб? Ведь это такая неразбериха получится!
— Какая там неразбериха! — удивилась Клавдия.
-— В первый черёд будут иногородним пахать. Теперя казак — ништо.
— Ох, куда хватил!
Тарас рассердился.
— А ты помолчи, не кудахтай, когда отец разговор держит. Чего перебиваешь?
Красотка, почуяв, что хозяин отпустил вожжи, свернула с дороги, стала щипать траву.
Тарас спохватился:
— Но–о! Дьявол старая!
Лошадь снова затрусила по дороге, а старик продолжал:
— Митыка‑то наш среди иногородних в исполкоме, што белый лебедь среди гусей. Пока плавает наш Митька да голос свой подаёт, все будто хорошо, а вот как на перевыборах отстранят его от должности, так сразу все его военные заслуги забудутся. И думается мне, настанет такой день, когда придут к нам новые начальники из город чан и скажут: «Ну, Заводновы, хватит вам панствовать в домах под железными крышами. Дуйте‑ка вы со своим барахлом в Хамселовку, в саманные мазанки, потому пора подошла с мужиками местами меняться!» Вот оно как могет обернуться!