Когда этот конечный вывод предстал передо мной в своей четкости и категоричности, я почувствовал, что наука, которой занимался все прошедшие годы, открывая, подобно неведомым островам и континентам, новые для себя области знания, далеко не проста и не объясняется одним любопытством человека к прошлому. Во всем этом — в романтике поиска и открытий, в трепете раскопок, мучительных поисках решений, казалось бы, никому из окружающих не нужных вопросов — заключен глубокий смысл, обращенный не к прошлому, а к будущему.
Во имя этого будущего только и стоит изучать слои Земли, продираться сквозь дебри давно погибших лесов, считать на их пнях годовые кольца, прислушиваться к глубокому и ритмичному дыханию биосферы. Ее ритмы накладываются друг на друга прихотливой сеткой, в противоборстве сил перекраивают материки, разрушают горы, иссушают моря, поджигают леса и степи, расстилают над землей пелену дождя и тумана. Но сквозь эту круговерть стихий, сквозь жару, холод, наводнения, пустыни, болота, оледенения упрямо идет маленький смертный человек, пытающийся понять свое место, свое назначение в этих ритмах космоса. Он падает под его ударами, передает свою эстафету другим, но каждый раз встает более сильным, более понимающим, чем прежде, ощущая свою общность со всем миром, который его создал, выпестовал в «грозе и буре» и для которого он вовсе не безразличен — он, Человек.
Виктор Викторович Чердынцев во время обследования берегов Плещеева озера.
Вверху — зарастающее озеро Сомино; внизу — раскопки А. М. Микляева одного из свайных поселений.
Так выглядят остатки свайного поселения.
Берендеево I. Вверху — веревка из луба; внизу — остатки шерстяной одежды «берендеевца».
Берендеево I. Скорченное погребение в футляре из бересты.
Река Векса. Вверху — современное (регрессивное) состояние реки; внизу — так выглядела пойма реки в момент очередной трансгрессии Плещеева озера.
Плещеево озеро. Вверху — древний береговой вал; внизу — раскопанные мерянские курганы, за которыми видны следы мелких колебаний уровня озера.
Стоянка Векса III. Вверху — общий вид; внизу — следы трансгрессивных паводков, над которыми лежит черный культурный слой эпохи бронзы.
Арсений Владимирович Шнитников — основатель учения о ведущем 1850–1900-летнем ритме биосферы.
Глава V
«…Мера всех вещей»
От неолитических очагов на берегу Белого моря к открытию ритмичности природных явлений — таков был путь, позволивший мне по-новому взглянуть и на археологию, и на ее взаимоотношения с другими областями науки.
С точки зрения, так сказать, «традиционной» археологии, остальные направления науки, соприкасавшиеся с нею, были всего лишь вспомогательными. Так относились к этому не только археологи, но и представители самих этих наук, для которых каждое вторжение в область археологии было частным случаем, лежащим за пределами их основной дороги. Определение пыльцы из археологических слоев носило для палеоботаников такой же элемент случайности, как для геохимика — вычисление возраста образца по содержанию в нем радиоуглерода, для геофизика — направление и напряженность магнитного поля в обожженной глине из древней печи, для дендроклиматолога — место бревна или сваи на дендрохронологической шкале. Между тем дело обстояло не совсем так.
Подобно тому как современный ученый охватывает своим сознанием соприкасающиеся области различных наук, определяя не узковедомственный, а комплексный подход к проблеме, прошлое человека оказалось областью, в которой сходились все направления науки, исследующие биосферу нашей планеты. Это был не частный случай. Наоборот, можно сказать, что исследование прошлого человека становится частным случаем при исследовании той «сферы жизни», которая породила человека, сформировала его и в которой сейчас он создает сферу разума — «ноосферу», как определял ее В. И. Вернадский.