…Конечно, история потомков древних охотников на северных оленей не была такой однозначной, как это может показаться по содержанию предыдущих страниц, на которых лишь легким пунктиром намечена судьба основного ствола генеалогического древа обитателей Фенноскандии. На этом стволе были и другие, достаточно мощные и жизнеспособные «ветви». Как я писал в первой книге, касаясь загадки северных лабиринтов, потомки первопоселенцев, оставшиеся на морском побережье и на гигантских внутренних озерах, положили начало особой культуре мореходов и охотников на морского зверя. Это им принадлежат шиферные жальца поворотных гарпунов, древнейшие наскальные изображения на Онежском озере и скалах реки Выг, и они же выкладывали каменные спирали лабиринтов, отмечающие их плавания из Белого моря на Шпицберген, к Британским островам и дальше в Атлантику…
Но это уже другая тема.
Осень на Терский берег приходит с туманами, холодами, хлещущим мелким дождем. Серый, промозглый день короток. Он тускнеет, сжимается, сменяясь мокрой и черной ночью, за которой приходит еще более короткий и более серый день.
Череда эта кажется бесконечной, но вдруг по-настоящему холодный ветер срывает с неба серые, мокрые тряпки. Оно становится чистым, звонким и синим, а весь окружающий мир разом вспыхивает желтыми, оранжевыми, золотыми и ярко-красными всплесками осенней тундры, на которой густыми синими каплями лежат дымящиеся, стынущие озера, извивы порожистых речек, а над всем этим уже белеют снежные пласты далеких каменных тундр. И тогда без подсказки знаешь, что пора готовить теплую зимнюю одежду, ладить ружье и сани и довершать оставшиеся от лета дела.
Точный и гибкий природный календарь, никогда не ошибаясь, здесь считывали с окраски листа, с цвета тундры. Глянув на противоположный от деревни склон речного берега, здесь точно говорили, в какой день надо идти за морошкой к болотам за Малую Кумжевую, а в какой — на Чернавку; когда пришло время «чесать» бруснику и голубику, а когда можно уже ладить поршень, легкий берестяной рюкзак, за клюквой.
Помню, как был я удивлен, когда однажды, в череде самых обычных дней, в которые хорошо шла рыба, а на дальних холмах явственнее проступили красные и желтые пятна, ни с того ни с сего рыбаки вдруг начали покряхтывать, вспоминать былые времена, охоту на диких оленей и согласились, что не худо было бы именно теперь наведаться в ягельные боры верховьев Стрельны, где собираются «дикари». И лишь потом, перебирая события этих дней, я вспомнил, что начались-то эти разговоры отнюдь неспроста, а после того, как один из внуков принес на тоню полный картуз плотных и чистых коричнево-красных подосиновиков, высыпавших на соседних холмах в криволесье.
Да, здесь все было полно значения, все принималось во внимание, и краски полыхали именно тогда, когда надо было сворачивать летние жилища, прощаться с холодеющим морем и следом за оленями знакомыми тропами уходить в далекие, теплые леса.
Разговор этот на тоне, на краю синего моря и разгорающейся с каждым днем тундры снова бросил меня через тысячелетия назад, дав почувствовать трепет и радостное нетерпение первобытных охотников, которым уже слышался трубный зов леса. Там начинался гон оленей, схватывались быки в драках за важенок, а здесь съехавшиеся на осенний праздник семейства приносили жертвы духам лесов и вод, чтобы зима прошла благополучно, чтобы не случилось голода, не пал гололед, чтобы росомахи и волки не часто «ломали» оленей.
Старый помор, с которым я подружился и в доме которого останавливался во время своих приездов на Терский берег, рассказывал, что в молодости, еще в начале века, ему случилось однажды попасть на такой осенний праздник «имания оленей», — не на тот, что был всем доступен, а на тайный, куда допуск посторонним был закрыт и о существовании которого знали даже не все этнографы, изучавшие быт лопарей. Попал он туда лишь потому, что мальчишкой работал пастухом у одного из самых богатых оленеводов-ижемцев, первым в этих краях начавшего собирать и пасти тысячные стада оленей.
В тот день они с хозяином выехали рано, на одной запряжке, и долго пробирались между холмов и озер к небольшой, хорошо укрытой от посторонних глаз долине.
Здесь их ждали. На ровной сухой площадке у подножия холмов стояло с десяток чумов — сюда съехались пятнадцать саамских семей, чьи стада паслись по соседству.
Гон у оленей был в самом разгаре. Нагулявшие за лето вес, набравшие силу, самцы-хирвасы с уже окостеневшим кустом ветвистых рогов на голове вступали в ожесточенные схватки за важенок. Каждый пытался оторвать от общего стада «лоскут» побольше, сбивая в него олених и отталкивая, оттесняя соперников. А в это время владельцы оленей пили привезенную оленеводом водку, стреляли в цель, боролись и веселились.