Передо мной были следы такого же жилища и такого же очага — только не выложенного изнутри камнями, — как те, что я находил на Терском берегу и на всех значительных неолитических поселениях в районе Плещеева озера. В первую очередь — на Польце, слои которого, как мне теперь представлялось, складывались из бесчисленных остановок множества людей, проходивших по берегам озера.
Остановок или поселений?
Свидетельством оседлости лесных охотников и рыболовов неолита всегда считали огромные, вместимостью иногда до двух ведер глиняные сосуды с округлым или яйцевидным дном, в которых варили пищу, нагревая сосуд не снаружи, а изнутри, опуская в него раскаленные на костре камни. Вот почему такие сосуды всегда стояли рядом с ямой очага. Слепленные из широких полос глины, смешанной с дресвой, песком и дробленым гранитом, сосуды были тяжелы, неподъемны и хрупки. Подобно древнегреческим пифосам, их можно было использовать, только закопав в землю. Обилие черепков этих сосудов, лежащих иногда плотным слоем, рождало удивление и мысль о несомненной оседлости их владельцев. Но было ли это столь непреложным аргументом в пользу оседлости? Не могло ли это быть свидетельством совершенно иного плана — свидетельством удивительного постоянства людей, неизменно возвращавшихся на излюбленные места по сезонным маршрутам? Ведь и обложенные камнем очаги предков саамов благополучно оставались на местах летних стойбищ, переживая зиму, тогда как собственно глиняная посуда, такая же, как эта, во многих случаях сходным образом украшенная, дожидалась их в зимних землянках на лесных озерах.
Припомнилось мне в связи с этим и другое.
Только теперь я обратил внимание на то, что при общем обилии черепков в слоях наших неолитических поселений почти не оказывалось обломков мелкой посуды. Между тем маленькие сосуды в ежедневном обиходе гораздо нужнее крупных, да и изготовить их много легче. В чем дело? Естественно, на память приходили опять саамы и североамериканские индейцы, которые брали с собой в странствия не глиняную посуду, а, как правило, деревянную. Между тем в результате раскопок свайных и болотных поселений — постоянных поселений, обитаемых круглый год, — стало очевидно, что в большинстве случаев неолитическая посуда — миски, тарелки, чашки, ложки — тоже была изготовлена из дерева.
Охотники лесной зоны, связанные с миграциями дичи, сезонной сменой охотничьих территорий, неизбежно должны были следовать правилу римского легионера: «omnia mea mecum porto» — «все мое ношу с собой». Их круглогодичные скитания подробно описал в своих воспоминаниях американец Дж. Теннер, похищенный в детстве индейцами и большую часть жизни проживший среди них как индеец. Годичные маршруты охотника племени, к которому он принадлежал, пересекали в разных направлениях территорию в двести пятьдесят тысяч квадратных километров — квадрат со стороной пятьсот километров. У каждого охотника были излюбленные районы охоты, где хранились его ловушки, которые он мог и не посещать по два-три года, излюбленные маршруты с заранее рассчитанными местами остановок, точки сезонных стойбищ в районах, наиболее благоприятных для зимовок или летних месяцев.
Пятна кострищ отмечали именно такие места привычных кратковременных остановок. Все они были расположены возле воды, слой почвы накапливал в себе случайные остатки самых различных эпох и культур, но они были всегда малочисленны. При этом сама площадь, покрытая находками, могла быть как угодно большой, но указывала она не на большое число ее обитателей, а всего лишь на частоту посещений. Наоборот, выкопанные в песке очаги и тяжелые, громоздкие неолитические сосуды, служившие сезонной утварью, отмечали места сезонных стойбищ так же, как на Терском берегу их отмечали выложенные камнем очаги.