Менялся не человек — менялось его представление о мире. Одновременно менялось и отношение человека к окружающему пространству. Именно здесь проходит грань, отделяющая охотника и собирателя пищи, следующего в своих скитаниях сезонным изменениям природной среды, от земледельца, животновода, металлурга, перестроивших систему своих экологических связей так, чтобы извлекать из этих сезонных изменений максимальную для себя пользу, не трогаясь с места.
Рационально использовали пространство Земли уже охотники на мамонтов и северных оленей, совмещая сезонные странствия за передвигающейся дичью с такой же сезонной оседлостью в осенне-зимнее время. Изучение их орудий, стойбищ под открытым небом и под навесами скал и собственно жилищ — углубленных в землю и построенных на ее поверхности из крупных костей и бивней мамонта, — ранее относимых к разным культурам, заставило археологов признать, что различия во многих случаях объясняются не разностью племенных традиций или технических навыков, а всего лишь сезонной специализацией.
В разные времена года человек пользовался разными видами жилищ и, соответственно, разным набором орудий труда, поскольку то, без чего совершенно невозможно было прожить зимой, оказывалось ненужным в продолжительных летних странствиях, и наоборот.
Раскопанные на Днепре и Десне фундаментальные, но малые по площади жилища были остатками зимних поселений, подобно утепленным полуземлянкам обитателей Фенноскандии на лесных озерах. Наоборот, стойбища возле Костенок на Дону, Сунгирьская стоянка под Владимиром, палеолитические стойбища на Верхней Волге, на Каме и Печоре с тонкими слоями кострищ были обитаемы только летом. Такое сезонное деление жизни отражалось и на составе находок, и на формах и назначении орудий.
Собственно говоря, с сезонного использования пространства, в котором постоянные места стойбищ приобретали значение «опорных пунктов» для эксплуатации окружающей территории, можно вести отсчет активного освоения человеком окружавшей его среды.
Да, конечно, вначале такое «освоение» оказывалось весьма поверхностным. Приходя на излюбленные места, человек на первых порах вряд ли затрачивал много труда на приведение в порядок пятачка, на котором размещалось несколько летних чумов, два-три навеса и несколько амбарчиков на высоких стойках, где хранился немудреный скарб, лишний при перекочевках.
Перелом, как согласно отмечают археологи, палеоботаники и геологи, вероятнее всего, произошел в мезолите, когда человек спустился с высоких холмов на песчаные берега пресноводных водоемов.
Шаг этот, знаменующий для человека если не полную смену, то изменение среды обитания, отмечен в долинах рек и по берегам больших озер тонкими углистыми прослойками, залегающими на разной глубине под современной почвой. Эти углистые слои можно видеть на песчаных дюнах Оки, на Верхней Волге, на песчаных буграх Днепра, Десны, Великой — везде, где сохраняются следы ранних стойбищ охотников и рыболовов.
Зачем эти люди выжигали кустарник? Боролись с клещами и гнусом? Использовали пожар для загонной охоты? Расчищали пастбища для первых домашних животных, кости которых появляются в слоях уже мезолитических поселений? На этот вопрос ответить пока трудно. Но сам факт с достоверностью показывает нам начало преобразующей деятельности человека. И если далеко на юге в это время уже закладывались основы городской цивилизации, человек распахивал и орошал возделываемые земли, нарушая естественный режим водного потока рек, вырубая леса в долинах и на скалах, то и здесь, на севере, на далекой лесной окраине обитаемого мира, он мог чувствовать себя в известной мере преобразователем — на краткий срок, на два-три сезона, но главное было начать…
Сезонные странствия за стадами дичи открывали перед человеком пространство Земли. Возникновение постоянных сезонных поселений закрепляло отдельные территории за коллективами охотников и рыболовов, способствовало усиленной эксплуатации окружающей среды. Теперь был сделан еще один шаг — к ее изменению и преобразованию. И в свою очередь этот шаг был связан с изменением общей вооруженности человека.
Изучая любой процесс, исследователь, если он хочет понять его суть, должен выделить узловые моменты и те первые, решающие импульсы, которые определяют дальнейший ход развития этого процесса. Обращаясь к насущным проблемам экологии, он точно так же должен отдавать себе отчет в том, что современное состояние проблемы — всего лишь следствие процессов, начало которых лежит в глубоком прошлом. Пытаться бороться с последствиями, не зная первопричины, дело напрасное. Вот почему, изучая и собирая остатки орудий, которыми пользовался человек тысячи и десятки тысяч лет назад, археолог каждый раз неминуемо задает себе один и тот же вопрос: что в каждом из этих «наборов» существенное, а что — не существенное? Что основное, определяющее взаимоотношения человека с окружающей средой, а что — вторичное?