Идея топора была одной из первых, возникших в мозгу наших предков. Она совершенствовалась, видоизменялась, но окончательно сформировалась только в конце ледникового периода вместе с появлением лесов современного типа. Наиболее совершенное воплощение этой идеи нашел человек эпохи мезолита, и все же потребовалось еще несколько тысяч лет, чтобы этот инструмент в жизни человечества занял подобающее ему место.
Решающую роль при этом сыграли животные.
О том, почему, как и где человек впервые стал приручать и разводить животных, существует множество предположений и гипотез. Кости древнейших одомашненных животных археологи находят в слоях мезолитических стойбищ на морских побережьях Европы и в столь же древних слоях Передней Азии. И всякий раз, рассматривая новые и переосмысливая прежние находки, исследователи пытаются понять тот первоначальный импульс, который заставил наших предков сделать этот решающий шаг.
Вряд ли это возможно. Появление домашних животных на огромных пространствах Старого и Нового Света совпадает не с какими-либо очагами существования исходных форм этих животных, а с зонами их распространения. Древнейшим домашним животным оказывается свинья. Ее кости встречаются на поселениях Юго-Восточной Азии, в Европе, по берегам Средиземного моря, в Африке.
Неприхотливое, всеядное животное, равным образом поедающее желуди, рыбу, мясные отбросы, коренья, не требующее обширных загородок, свинья оказалась идеальным объектом для создания своего рода «живых консервов». Вот почему кости одомашненной свиньи, еще мало отличающиеся от костей ее диких сородичей, занимают на мезолитических поселениях Дании господствующее место среди других палеонтологических находок. Отныне человеку уже не нужно было с такой напряженностью осваивать обширные охотничьи территории, следуя за мигрирующими животными: под рукой у него всегда был более или менее значительный запас мяса, которым он мог распоряжаться по мере надобности.
Знакомясь с древнейшей географией домашних животных, невольно обращаешь внимание на странное явление. Распространение уже известных домашних животных и появление их новых видов происходит чрезвычайно медленно, как будто на пути идеи одомашнивания и перехода к животноводству возникают непреодолимые барьеры. К тому времени, когда на Востоке, в Передней Азии и по берегам Средиземного моря уже сложился типичный состав стада — с преобладанием в засушливых районах овец, а в более лесистых — коров, лесная зона Европы еще не знала животноводства. Серьезные изменения произошли здесь только в конце неолита, накануне освоения меди, когда животноводство, преимущественно в своем современном виде, захватывает всю полосу широколиственных и южную часть зоны темнохвойных лесов.
Что препятствовало на ранних порах этому шагу? Сложившиеся экологические связи между охотником и окружающей средой? Характер растительности, от которого, как считают некоторые исследователи, зависел тот или иной состав стада? Или какие-то еще причины, которые нам пока неизвестны?
Возможно, каждый из перечисленных факторов сыграл свою роль. Так, встречая на сезонных стойбищах кости дикой свиньи, совершенно не обязательно относить их за счет удачи неолитических охотников. Кости молодых особей могут свидетельствовать о существовании временных «ферм» по выращиванию диких поросят на территории стойбища. Еще недавно уральские казаки по весне отлавливали диких поросят и в течение лета содержали их во дворе в простых земляных ямах, откармливая отбросами и рыбой, а по осени забивали. Такое сезонное «одомашнивание» в сочетании с сезонными миграциями могло распространяться не только на диких свиней, но и на диких коз, даже на лося.
Как можно судить по опыту различных народов, человек приручал или пытался приручить почти всех без исключения окружающих его животных, включая птиц и хищников. Еще двести — триста лет назад лоси в Швеции использовались в качестве тягловой силы, а в начале XVIII века Петр I вынужден был издать указ о запрещении езды на лосях по улицам городов. Воспоминанием о еще большей древности служит девятая руна карело-финского эпоса «Калевалы», согласно которой герой эпоса Вейнемейнен ездил верхом на лосе. Человек приручал медведей, волков, лис, охотничьих соколов и орлов. Замечательный географ и естествоиспытатель И. С. Поляков, исследуя в конце прошлого века неолитические поселения в долине Оки, выдвинул интересную мысль о возможном симбиозе бобров и человека, где человек выступал в роли хищника-охранителя. Впрочем, нечто подобное существует и в природе. Если верить оленеводам и журналистам, росомахи в Восточной Сибири отбивают часть оленьего стада, отгоняют его в горную долину и поочередно пасут, «ломая» лишь необходимое число оленей…