Чердынцев любил Переславль, его зеленые валы, тенистую Рыбачью слободу, Ярлину гору, озеро, чистое и просторное. Все это было для него зримым и осязаемым воплощением русской истории, которую он хорошо знал и остро чувствовал. Теперь к этому прибавились леса и болота Залесья, песчаные валы вокруг озера с остатками неолитических стойбищ, откуда вместе со мной он выбирал угольки для определения возраста археологических комплексов по методу, в значительной мере созданному и разработанному им самим.
В научном содружестве геохимии и археологии заключался большой смысл. Работая бок о бок с представителями разных областей науки, всякий раз я убеждался, что результат оказывается много большим, чем когда каждый занимается только своим делом. Конечно, археологу не обязательно представлять, как именно происходит освобождение и подсчет сохранившихся ядер радиоактивного изотопа, но он должен точно знать, какие причины могут оказать влияние на взятый им образец, «загрязняя» его, и как можно такого загрязнения избежать. Еще важнее подобное сотрудничество для геохимика. Контролируя изъятие образца из грунта, он видит условия, в которых тот сохранился, а объяснения, гипотезы и размышления археолога о прошлом — особенностях той или иной археологической культуры, залегании слоев данного памятника, его связи с рельефом, колебаниями уровня вод — позволяют геохимику предугадать возможные изменения в образце под действием внешних причин.
В те дни мы работали на нескольких памятниках сразу: один раскоп был закончен, но не засыпан, другой приходил к концу, третий только начат. Все вместе это давало возможность в течение нескольких часов увидеть структуру разных памятников, условия залегания разных культурных слоев, их характер, содержание. Солнечная, сухая погода благоприятствовала нашим начинаниям. Объезжая озеро, мы могли осмотреть каждое обнажение, раскопанные и нераскопанные поселения, обсудить наиболее вероятные варианты объяснений встававших загадок. Так мы добрались до городской водокачки. И здесь нас ждала удивительная удача.
От старой водокачки, стоявшей под обрывами коренного берега, к городу тянули новые трубы. Глубокая канава, вырытая для этой цели, в большей части была уже засыпана и лишь на одном участке открывалась во всю свою глубину. На ее дне, почти под трехметровым слоем глины, чернела полоса погребенного торфа, отложившегося некогда в одном из древних заливов Плещеева озера.
Возникнуть торфяник мог только в одном случае: если озеро обмелело, сократилось и залив оказался отрезан песчаной косой.
Я покривил бы душой, сказав, что находка этого торфяника была для меня неожиданностью. О его существовании я догадывался давно, первым таким сигналом был превосходный костяной гарпун, хранившийся в Переславском краеведческом музее. Гарпун нашел С. Е. Елховский в конце двадцатых годов, поблизости от водокачки, когда канавами осушали болотистый луг. Так хорошо сохраниться гарпун мог только в торфе, а его форма заставляла подозревать древность большую, чем тех костяных орудий, которые мне попадались вместе с неолитическими черепками. В открытой нам части торфяника никаких следов древнего поселения не было — их следовало искать ближе к озеру, под песками первой озерной террасы. Но дату этого поселения узнать мы могли, определив возраст пней, оставшихся здесь от выросшего на болоте леса, когда уровень озера был еще ниже, чем сейчас.
Радиоуглеродный анализ одного из пней показал, что дерево росло на этом месте 8500 лет назад. Это означало, что снижение уровня озера происходило в первой половине VII тысячелетия до нашей эры, то есть в эпоху мезолита, и поселение древнего человека, заключенное в этих слоях торфа, как я и предполагал, должно относиться к мезолитическому времени и лежать на уровне современной поверхности озера.