Впервые имя Арсения Владимировича Шнитникова я услышал на совещании очеркистов в Петрозаводске, куда попал, воспользовавшись приглашением журнала «Север».
В Петрозаводске собрались журналисты, пишущие о Севере. Это был разговор о хозяйстве Севера, нуждах Севера, экономике Севера, людях Севера. О сегодняшнем и завтрашнем его дне. О его истории. О его перспективах, их плюсах и их минусах. Перед участниками совещания выступали администраторы, инженеры, экономисты и ученые. В последний день разговор зашел о проекте переброски вод северных рек в Волгу и Каспий, вызвавшем серьезное беспокойство специалистов.
Проект был не нов. В его основе лежало соображение, подсказанное, так сказать, здравым смыслом: на Севере воды много, а на юге — мало. Следовательно, северные воды надо повернуть на юг. Предлагались разные варианты: повернуть Печору в Каму, направить на юг воды Северной Двины… От них отказались. Печорский вариант оказался слишком дорогостоящим, к тому же на Печоре осталось последнее большое «стадо» семги, а Двина к тому времени была уже не столь многоводна, как раньше. Поэтому возник другой проект: перебрасывать в Волгу воды из верховьев реки Онеги, из Онежского озера и, частично, из Ладожского. По расчетам выходило, что уровень озер понизится всего лишь на полтора-два, максимум на три метра.
Но вот что разъяснили специалисты-озероведы.
Почти все нерестилища находятся в зоне полутора-двух метров от поверхности водоема. Если уровень озер понизится даже только на полметра, нерестилища погибнут, а вместе с ними начнут быстро сокращаться рыбные запасы. Сократится общее зеркало озер. Обсохнут и исчезнут основные рыбьи пастбища. Но это лишь первый результат. В природе все взаимосвязано. Понижение уровня основных водоемов на два метра неизбежно вызовет падение уровня грунтовых вод почти на метр. Северные леса состоят из влаголюбивых пород, и падение уровня грунтовых вод на обширной территории Севера вызовет массовую гибель лесов и развитие на всей этой площади болотистых тундр. Исчезнет естественный заслон от полярных ветров, холодов, туманов, и массы арктического холодного воздуха беспрепятственно будут вторгаться на юг.
Впрочем, и этот результат — не самое страшное следствие проекта.
Настоящая опасность заключается в том, что своими действиями человек нарушит установившееся за миллионы лет «дыхание» природы. Переброшенные на юг воды не помогут и не могут помочь мелеющему Каспию. Каспий вовсе не гибнет. Как всякий внутренний водоем, он живет в ритме многовековых пульсаций. Об этом свидетельствуют развалины городов, которые открывает сейчас нам его отступление от берега, остатки древних могильников, найденные археологами на обнажающемся дне. Жизнь биологических организмов заключается в обмене веществ; жизнь водоемов проявляется в их ритмической пульсации. Одной из самых главных частей биосферы Земли является ее гидросфера, которой управляют самые разнообразные ритмы. Миллионы лет отлаживался этот сложнейший механизм, создавая свое динамическое равновесие, при котором учтена каждая капля влаги, где бы она ни находилась: в атмосфере, в Мировом океане, в реках или озерах, в торфяной губке болот, в капиллярах растений или в толще земли.
Сейчас северное полушарие нашей планеты миновало фазу обильной увлажненности, продолжавшуюся несколько сот лет. Теперь уже более столетия мы втягиваемся в фазу иссушения. Продолжительность ее — более тысячи лет, а мы находимся в самом ее начале. Вот почему всякое нарушение сложившегося равновесия, ускорение этого процесса для наших внутренних пресноводных водоемов может в течение одного-двух десятков лет обернуться катастрофой. А гибель пресноводных водоемов — гибель всего живого…
Вряд ли, кроме меня, в зале был еще один человек, который слушал все это с таким напряженным вниманием. Для всех была важна суть проекта и возможная опасность его воплощения. Для меня откровением прозвучала «механика» биосферы и ее зависимость от циркуляции и ритмов гидросферы. Все то, что в предшествующие годы собиралось, складывалось, сравнивалось и постигалось, представало теперь полным смысла и значения. Получали объяснение регрессивные уровни переславских торфяников, голоценовые террасы Плещеева озера, наблюдения Павла Алеппского, о котором я писал выше, данные писцовых книг, затопленные кварталы античных городов, морские террасы на Кольском полуострове, по которым бродили отбившиеся от стада олени. Интуитивно я чувствовал, что весь этот мир, такой неподвижный, основательный, вечный, на самом деле колышется, пульсирует, дышит, и вот этот его пульс и есть то главное, что мы должны услышать и понять.