Речь Сантосо возымела действие. Убедить крестьян в той простой истине, что лавочник Тан — пиявка, спекулянт и эксплуататор, было не так уж трудно. Ватаги парней, среди которых был и Харсоно, вооружилась камнями и палками и двинулась к лавке.
Тучный Тан с безразличным видом восседал, как всегда, за прилавком. Узкие щелки глаз терялись в складках заплывшего жиром лица, густо забрызганного старческими родимыми пятнами. Монументальный лавочник напоминал позеленевшую от времени, засиженную мухами фигурку Будды из домашнего алтаря. Сыновья лавочника возились с товаром. Однако флегматичное безразличие г-на Тана ко всему окружающему было только внешним. Услышав воинственные выкрики приближающейся толпы, он моментально сообразил, чем это ему грозит, и тонким отрывистым голосом отдал распоряжение двум сыновьям. За несколько минут семейство Тан ухитрилось убрать внутрь товары, выставленные на лотке перед лавкой, и надежно забаррикадироваться. Это был тщательно отработанный, поражающий ловкостью и слаженностью номер. Номер, достойный хороших цирковых фокусников. Когда парни приблизились к лавке, перед ними вместо прилавка был плотный ряд толстых досок, задвинутых в пазы и перекрытых изнутри железным засовом с замком. Теперь Таны могли отсиживаться в своей лавке-крепости и терпеливо ждать, пока накалившиеся страсти не остынут сами собой и деревенская жизнь не войдет в обычную колею. На помощь полиции г-н Тан в таких случаях не очень-то полагался. Облеченные властью бапаки руководствуются заповедью: «Нет худа без добра». Если людские страсти достигли критической точки кипения, пусть горлопаны и смутьяны обрушатся на какого-нибудь «камбинг хитам», т. е. козла отпущения. Китайский лавочник подходит для такой роли во всех случаях жизни. Для людских страстей, как для перегретого пара, нужен выхлопной клапан.
Парни обрушили на стены лавки град камней, сорвали вывеску. Пробивать прочные доски тараном не решились.
Приковылял на деревяшке деревенский почтальон.
— Чего вы добиваетесь, ребята?
— Тан — пиявка, эксплуататор, — задорно крикнул в ответ Харсоно.
— Разве один Тан? Прикроет он свою лавку, и вместо него станет скупать по дешевке ваш урожай тот же Сантосо. Что-нибудь от этого изменится? Что ты скажешь на это, Харсоно?
Что мог сказать Харсоно? И Сантосо говорил убедительно, и почтальон. Поди разберись, кто из них прав? Харсоно забросил в кусты палку и отправился домой. За ним разбрелись и остальные. Их воинственный пыл угас.
Тан отсиживался еще несколько дней за прочным засовом. Деревня жила под впечатлением последит событий и как-то не обратила особого внимания пи приезд сына лураха, франтоватого нотариуса. Мали ли кто заезжает к старику. Нотариус приехал с пузатым портфелем, набитым бумагами. В доме лураха сразу стало оживленно. Пришли Сантосо, имам со всей родней, о чем-то спорили, горячились, раскладывали на столе какие-то чертежи, подписывали какие-то бумаги. Нотариус скреплял бумаги своей именной печатью.
Крестьяне заподозрили недоброе только тогда, когда сын лураха уже уехал. Старый лурах вновь вышел на веранду и слушал музыку. Богачи не казались больше озабоченными.
Сантосо вновь собрал заседание и говорил про странно и витиевато. Всех волнует земельная реформа Что ж, давайте потолкуем. Дело это, конечно, справедливое и хорошее. Никто не спорит. Но реформа касается всей Индонезии, а не одной Явы. Везде при ходится учитывать местные условия. Ява отличается перенаселенностью, земельным голодом. Что надо делать? Где, у кого эти пресловутые излишки? Вы на зовете состоятельных людей, например бапака лураха Только что бапак оформил нотариальным актом раздел земли между сыновьями. Что же из того, что они не живут с отцом? Пусть кто-нибудь назовет таков закон, который запрещал бы отцу делить землю между детьми. Так же поступили и другие богатые люди, вое пользовавшись своим правом. Разве они сделали что нибудь противозаконное? Вот и получается, что в деревне никаких земельных излишков нет.
— Для кого же тогда принят закон? — послышался чей-то возмущенный голос.
— Как для кого, мас? Для тебя. Для всех нас, невозмутимо ответил Сантосо. — Если ты согласен переселиться на Калимантан, можешь рассчитывать получить там надел, предусмотренный новым за коном.
— Какой надел? Джунгли, болота…
— Да, джунгли, болота. Трудись не покладая рук и твоя земля принесет щедрый урожай.
Так вот зачем приезжал нотариус. Чтобы помочь отцу, Сантосо и другим кулакам проделать этот ловкий трюк с землей.
Ридван, приехавший погостить к братьям, сказал по этому поводу:
— Бапак лурах и его друзья как карточные шулеры. Водятся на нашем базаре такие. Все их искусство в ловкости рук, в умении вовремя подсунуть нужную карту. Наблюдательный человек разгадает уловку и схватит шулера за руку, а простачок позволит себя одурачить.
— Но ведь все делалось по закону, — возражали братья.
— Такие бапаки всегда повернут закон по-своему.
С течением времени о реформе, о переделе земли перестали говорить. Мало ли всяких несбыточных планов и проектов предлагал президент? А все остается по-прежнему. Жизнь бедняков стала еще тяжелее, особенно после того, как деревня пострадала от стихийного бедствия.
Осенние ливни размыли большую дамбу. Оросительные сооружения давно уже не ремонтировались и с каждым сезоном дождей все больше разрушались. Правительство не выделяло средств для своевременного ремонта дамб, плотин, шлюзов. То тут, то там происходили наводнения. И вот мутные воды Брантаca хлынули на поля, смывая посевы, разрушая хижины.
Кулацкая верхушка ухитрилась извлечь выгоду даже из наводнения. Богачи, припрятавшие в амбарах большие запасы риса, стали продавать его по спекулятивным ценам или ссужать под высокие проценты. Голодающие бедняки, лишившиеся всего, были готовы на что угодно, лишь бы достать немного риса. После наводнения начался массовый уход крестьян в город. Одни не имели возможности засеять свой участок — семенной рис давно был съеден, другие лишились наделов, заложив их кулакам, третьи, давно не имевшие собственной земли, не могли больше терпеть кабальные условия аренды. Так покинул деревню сначала один, а потом другой дядя Харсоно. Его отец еще держался, батрача у лураха. Кормить большую семью становилось все труднее. Не раз отец заводил такой разговор с сыном:
— Отправлялся бы ты в город, Харсоно. Я уверен, что твой дядя Анвар большим человеком стал. Небось стесняется деревенских родичей. Оттого и не дает и себе знать. У Ридвана не бог весть какая торговли, а все же собственное дело. На первых порах он тем поможет. А что тебя ждет здесь, в деревне? Отец твой почти нищий. А вас у меня пятеро.
Харсоно, ставший совсем взрослым парнем, согласился с доводами отца. Он теперь постоянно пасет буйволов лураха за одни харчи. Давно бы ушел Харсоно в город, да удерживает его привязанность к Фариде, гибкой большеглазой девушке, его ровеснице. Фарида — дочь многодетного безземельного арендатора. Ей нравится сильный плечистый парень. Когда Харсоно, взобравшись на широкую спину вожака, гонит вечером стадо к реке, Фарида как будто невзначай встречает его на берегу.
— А, это ты, Харсоно? Что нового?
— Все хорошо. Обожди меня, Фарида. Поболтаем.
Харсоно загоняет буйволов в воду и, искупавшись сам, оставляет животных в реке, выходит на берег и садится рядом с девушкой. Он рассказывает ей, что слышал когда-то от школьного учителя. Давно, давни поднимались вверх по Брантасу корабли с товарами. Невдалеке от теперешнего города Моджокерто была столица царства Маджапахит. Его могущественные махараджи не признавали власти никаких чужеземцев, они сами завоевывали соседние страны. Еще и сейчас возле деревни Тровулан можно видеть древние каменные сооружения, статуи, следы древней столицы.