На одной из улиц — барахолка. Не подберешь иного слова, кроме этого, давно вышедшего из нашего обихода. Хмурые осунувшиеся люди разложили на тротуарах все, что можно вынести из дому: книги — остатки домашней библиотеки, одежду, утварь, какую-то демонскую реликвию. Несут и самое необходимое, иногда последнее, в надежде выручить несколько рупий и купить риса для голодных членов семьи. Какой-то изможденный старик предлагает две старые электрические лампочки и автомобильную рессору. Как видно, больше предложить нечего — все уже давно вынесено из дому и продано. Попадается и «темный товар», награбленный во время погромов, которыми воспользовались разбитные парни. Такой тип продавца, самоуверенного, хваткого, тоже встречается на барахолке. Он остановит прохожего иностранца и спросит на корявом английском языке, не желает ли сэр обменять доллары или фунты на местную валюту, достанет и стопку американских порнографических журнальчиков, припрятанных под грудой более безобидного товара.
Таких барахолок в городе много. Кажется, что все вечерние улицы Джакарты превращаются в один сплошной базар и продавцов во много раз больше, чем покупателей. И все-таки люди с отчаянным, тупым равнодушием идут может быть, посчастливится что-нибудь сбыть и ощутить в ладонях несколько замусоленных бумажек с портретом бывшего президента.
Не только барахолки — живые свидетельства бедственного положения народа. Раньше Джакарту нельзя было себе представить без тоненьких, изящных индонезиек, затянутых в национальные батиковые саронги. Батик — ткань, покрытая традиционным рисунком. Лучшие батики расписываются растительными красками ручным способом и стоят очень дорого. Ведь искусная мастерица должна трудиться не один месяц, чтобы нанести сложный замысловатый узор, выписать каждый завиток. В результате этого поистине ювелирного груда рождается подлинное произведение искусства. Саронгом называют широкий кусок ткани, обернутый вокруг нижней части туловища. Это индонезийское национальное платье придавало женщинам и девушкам какую-то необыкновенную грациозность, словно перед тобой изящные статуэтки балийской работы.
Теперь я почти не встречал на улицах Джакарты индонезиек в батиковых саронгах. Саронг был вытеснен обычным, более чем коротким платьем европейского покроя из дешевого ситца или коленкора.
— Это что, европейское влияние, дань моде? — спросил я знакомого чиновника из информационного ведомства.
— Отчасти и это, — ответил он. — Но главное, батик слишком для нас дорог. Конечно, это приводит к тому, что спрос на него падает. Многие батиковые предприятия в Центральной Яве терпят банкротство, не выдерживая конкуренции. Зато наживаются импортеры дешевых иностранных тканей. Что делать…
Я застал тяжелую экономическую обстановку. Не смотря на неоднократные денежные реформы, цены на предметы первой необходимости продолжают расти, а покупательная способность рупии падать. Ежемесячной зарплаты учителя или мелкого служащего не хватает даже для того, чтобы пообедать в ресторане или купить несколько бутылок пива. Обычная трудовая семья может позволить себе на обед лишь немного риса да овощей. Мясо уже непозволительная роскошь.
Однажды я стал свидетелем такой картины. К концу рабочего дня из здания правительственного учреждения выходили служащие, нагруженные кульками и мешочками. Оказывается, во всех гражданских и военных ведомствах часть заработной платы выдается натурой, преимущественно рисом, по числу членов семьи. Молодой парень, очевидно мелкий чиновник и холостяк, нес в руках небольшой бумажный кулек. Солидного чиновника, какого-нибудь главу директората, военного в чине полковника или генерала, отца большого семейства, сопровождал слуга или денщик, согнувшийся под тяжестью увесистого мешка. Таким образом, подобное шествие в день выдачи заработной платы наглядно отражало многоступенчатую иерархию должностных лиц данной конторы или штаба, и мешок с рисом приобретал значение знака отличия, подобно погонам с определенным количеством звездочек.
И еще одна примета времени бросается в глаза — множество новых военных учреждений и масса военных, зеленорубашечников, как называют людей в мундирах сами индонезийцы, на улицах города.
Вывески, великое множество разнокалиберных вывесок каких-то армейских штабов, отделов, служб, подpазделений видишь всюду. Неискушенному человеку трудно понять их назначение. Кажется, некоторые из них нужны лишь для того, чтобы пристроить куда-то несколько десятков, сотен этих самых зеленорубашечников, содержать их. Не слишком ли накладно для страны со слабой экономикой, с массой нерешенных социальных и экономических проблем?
Вывески, вывески, вывески… Они буквально теснят юрод. Большой отель по соседству с президентским дворцом теперь оккупирован штабом военной полиции. Армейские учреждения опоясывают всю центральную площадь Мердека. Всюду видишь голубые, зеленые, алые и еще какие-то береты, указывающие на принадлежность к определенному роду войск. Это означает — сухопутные силы, моряки, авиация, морская пехота, парашютисты, военная полиция, просто полиция, отряды специального назначения и т. д. и т. п.
Многие из тех, кто лет восемь-десять назад был майором или капитаном, теперь ходят в генеральских чинах. Немало высокопоставленных военных занимают посты в гражданских ведомствах, возглавляют департаменты, директораты, государственные предприятия, снимаются бизнесом. В руках военных находятся и многие высшие правительственные посты, вплоть до главы исполнительной и законодательной власти. Военные издают свои газеты, открывают коммерческие банки, фирмы, университеты. При этом речь идет вовсе не о военных учебных заведениях типа академий, а об общеобразовательных, с такими, скажем, факультетами, как экономический, медицинский, инженерный. Например, командование восточнояванского военного округа Бравиджайя открыло университет в Маланге, а командование десятым военным округом Южного Калимантана— свой университет имени генерала Ахмада Яни в Банджармасине, хотя в этом городе уже существовал государственный университет. Ректор такого армейского учебного заведения обычно местный командующий военным округом или начальник гарнизона. Впрочем, и среди ректоров правительственных университетов немало генералов и полковников.
Что это, милитаризация?
«У вас нет никакой милитаризации. Это военные вносят свой вклад в развитие страны». Так официальная печать объясняет суть дела сомневающимся.
В столице часты военные парады. Нередко под командой офицеров маршируют студенты и даже школьники. Однажды я ехал через площадь Мердека. Вдруг движение транспорта приостановилось. Послышались мелодичные звуки металлофонов и барабанная дробь. Проходил парад. Впереди колонны шли шеренги девушек-барабанщиц в платьях военного покроя, за ними студенты в разноцветных куртках и кепи, напоминающих также какую-то униформу. Цвет указы вал на принадлежность к определенному учебному заведению или политическому течению. Далее шли подразделения военных курсантов, слушателей академий. Замыкала колонну автомашина с девушками из санитарной службы. Офицеры энергично выкрикивали команды. Стрекотала дробь барабанов. Студенты старательно пытались шагать в ногу.
На площади Бантенг перед серой громадой католического собора, построенного в готическом стиле, проходят учения военизированных студенческих и других молодежных отрядов. Под командой офицеров и сержантов парни, девушки маршируют, отрабатывают перестроения, ружейные приемы. Девушки в обтягивающих стройные фигурки спортивных брючках, так же как и их товарищи, выполняют строевые команды, поворачиваются направо, налево, взмахивают бамбуковыми палками, изображающими винтовки, а потом бегут по кругу. Продолжительный бег под палящим солнцем не всегда выдержит и натренированный солдат. Девушки устают, нарушают строй, кто-то отстает, кто-то опускается на траву. В хриплых выкриках сержанта слышится раздражение. Подтянуться, держать равнение! Еще и еще кто-то из девушек падает, обессилев.