— Ридвана взяли этой ночью, — сказала заплаканная Элия. — Пришли солдаты и взяли его. А мне скоро рожать.
— Разве дядя был коммунистом? Может быть, во всем виноват его острый язык? — спросил потрясенный Харсоно.
Тетушка призналась, что в последние дни Ридван прятал в хижине деревенского учителя, а за несколько часов до ареста отдал ему свой паспорт и куда-то проводил. Утром дядя намеревался пойти к местному лураху и поделиться своим мнимым несчастьем — в базарной сутолоке какой-то жулик вытащил у него из кармана кошелек с деньгами и паспортом. Дело обычное. Лурах сделает внушение растяпе, оштрафует его и прикажет секретарю выписать новый документ. Но, вероятно, кто-то из соседей-осведомителей подслушивал разговоры в хижине, через легкие стены из бамбуковой щепы хорошо слышен на улице и в соседних жилищах даже шепот. Когда пришли солдаты, учитель был уже далеко.
Новость быстро облетела кампунг. Об аресте Ридваны узнал и Суброто. Он сказал Харсоно:
— Ты был хорошим помощником. Из тебя бы вышел со временем дельный торговец. Но пойми меня правильно и не обижайся… Время такое… Я вступаю в «Сарекат Ислам». А ты, моя правая рука, племянник арестованного. Сам видишь, какое положение… Я должен взять другого помощника.
Суброто подумал и добавил:
— Я знаю твоего дядю и искренне жалею его. Подарю-ка тебе мои старые сандалии… и, пожалуй, дам несколько рупий.
Харсоно распрощался с хозяином, не обижаясь на него. Этот Суброто был просто трусоват, он думал прежде всего о собственной шкуре и уж не пошел бы ради товарища в огонь и в воду. Небольшую сумму, которую удалось скопить, и те деньги, что дал ему Сурото, Харсоно отдал тетушке Элии.
Вновь потянулись однообразные дни голодных скитаний, ночевки на улице, безуспешные поиски работ. Харсоно стал присматриваться к бойким парням, которые неплохо ухитрялись зарабатывать на так называемом паркире. Паркир — стоянка автомашины. По неписаному закону улицы за паркир полагалось платить несколько рупий добровольному сторожу.
Как только какой-нибудь «мерседес» или «фиат» останавливался перед рестораном или магазином, машине подскакивал парень и услужливо открывал дверцу. Когда хозяин, закончив свои дела, садился в машину, парень деловито размахивал руками, делая вид, что помогает шоферу выехать на проезжую часть улицы. Принимая за свой труд бумажку, он протягивал хозяину машины для солидности самодельную квитанцию — все, как полагается. Если же хозяин не хотел раскошелиться и отмахивался от парня, у машины могла вдруг оказаться проколотой шина или исчезал подфарник. Обычно это было делом рук самого сторожа — не оставляй машину без присмотра и не забывай о законах улицы.
Почему бы не попытаться заработать тем же способом, что и эти бойкие парни?
Харсоно выбрал тихую улочку, на которую выходил маленький отель. Ему сразу повезло. К отелю подъехал джип с двумя китайцами. Один из них сидел за рулем. Харсоно услужливо открыл дверцу. Китайцы вышли из джипа и направились к отелю. В открытом холле они громко о чем-то спорили, яростно жестикулируя, потом мирно распрощались. Один остался в холле и заказал себе пива, другой, тот, что сидел за рулем, возвратился к машине. Харсоно вновь открыл дверцу. Китаец машинально протянул ему несколько рупий. Харсоно с радостной поспешностью схватил бумажку и даже позабыл помахать руками перед джипом. Еще две-три такие удачи, и он смог бы сегодня неплохо пообедать у уличного разносчика.
Вот приближается еще одна машина, неуклюжий, облезлый «шевроле» старой марки. Харсоно устремился к нему. И вдруг на его пути встают два лохматых парня. Один из них, в красной куртке нараспашку, цедит угрожающе:
— Проваливай отсюда мигом. Слышишь?
— Здесь наш паркир, — задиристо крикнул другой, гонкими, по-паучьи раскоряченными ногами.
— Эта деревенщина, кажется, не понимает простых юн Придется объяснить по-другому, — сказал первый, сжимая кулак.
Харсоно молниеносно оценил обстановку. Он, физически развитый крепыш, может потягаться с этими двумя, собственно говоря, с одним. Тонконогий мозглик не в счет. Все-таки следует сперва сокрушить слабого, чтобы развязать руки для схватки с основным противником. Сильным ударом под вздох Харсоно сбил с ног одного, а затем железной хваткой сжал кисти обеих рук парня в красной куртке.
— Может быть, не будем ссориться, приятель?
Его противник сквернословил и брыкался и в конце концов ухитрился ударить Харсоно головой в челюсть. Это разъярило Харсоно, и он основательно намял бока задире. Тонконогий тем временем поднялся и улизнул в отель за подмогой. Вскоре показалась орава слуг в форменных тужурках. Харсоно, надавав противнику увесистых тумаков, поспешил скрыться.
Он понял законы улицы и больше не вторгался в чужие владения.
Унылые дни бродяжничества…
Харсоно пытался стать разносчиком газет, сборщиком макулатуры. К сожалению, в городе было много всяких разносчиков и сборщиков, слишком много для одной Сурабаи. Харсоно продал старьевщику рубаху и сандалии, подарки прежнего хозяина, и несколько раз наедался досыта. Когда было совсем голодно, он рылся на свалке.
Один парень, такой же бродяга, надоумил его промышлять по харчевням. Чтобы хозяин не выставил за дверь, нужно играть роль разносчика какого-нибудь товара. Лучше всего раздобыть пачку старых книг и журналов. Иногда они попадаются на свалках и в мусорных ящиках. Пусть этот товар никому не нужен, но с ним ты смело входишь в харчевню и с видом делового человека направляешься к столикам. Все дальнейшее зависит от твоего проворства. Ты можешь взять объедки, пока их не собрала прислуга. Правда, рано или поздно хозяин надает тебе по шее и с позором выставит. Считай, что ничего страшного не произошло. Перебирайся в соседний квартал.
Жизнь неумолимо толкала Харсоно на самое дно, превращала его в профессионального бродягу, люмпен пролетария. Сначала он тяготился праздным образом жизни, стыдился рыться на свалке, брезговал брать со стола объедки. Он с тоской вспоминал о деревне, о тех днях, когда пас буйволов или работал с отцом на поле, когда от здоровой усталости ломило тело. Но привыкаешь ко всему, даже к голоду. А голод притупляет стыд и брезгливость. Привык Харсоно и к образу жизни закоренелого бродяги. Однажды он встретил подрядчика, который когда-то нанимал его на асфальтирование улицы. Подрядчик узнал его и предложил поденную работу.
— Приходи, парень, завтра к Колонне героев. Заработаешь немного рупий. Условия прежние.
Харсоно не пришел — проспал. А потом без сожаления вспоминал о предложении подрядчика. Стоит ли за несколько жалких рупий гнуть целый день спину, разбрасывать лопатой тяжелый раскаленный асфальт и утрамбовывать его вручную?
На этом мы и закончим наш рассказ о судьбе Харсоно. Таких Харсоно многие тысячи, десятки, а может быть, и сотни тысяч в современной Индонезии. Они бегут из задыхающихся от безземелья и беспросветной нужды деревень. Бегут в большие города в поисках заработка. В городах найти более или менее постоянную работу удается редко, если не подвернется почти невероятный счастливый случай.
В Джакарте, Сурабае и других крупных городах Явы по обочинам дорог, на пустырях, по берегам рек и каналов, вдоль полотна железных дорог растут так называемые «кампунг лиар» — дикие поселки. Вереницы убогих шалашей, палаток, конур, лачуг из рогожи, кусков жести, старых досок. Растет армия люмпен пролетариев, утративших производственные навыки, уже не способных к общественно полезному труду. Идет опасный процесс деклассирования. Его можно остановить, только если проводить терпеливо, последовательную и смелую политику, включающую целый комплекс социальных и экономических мероприятий.
Способен ли современный режим, «новый порядок», проявить эти качества — терпение, последовательность, смелость, — чтобы решить эти поставленные самой жизнью задачи?
Земля обетованная — горькая земля
Сможем ли мы когда-нибудь покончить с этим злом?
Не впервые задавал себе этот мучительный вопрос бапак валикота, иначе говоря, мэр большого яванского города.