Мэр откровенно признал, что настоящим бедствием для города является бродяжничество, принявшее, к сожалению, массовые масштабы. В городе тысячи безработных. Они живут за счет всяких случайных заработков, чаще всего сбора бумажной макулатуры на свалках, или нищенствуют. Они ночуют целыми семьями под открытым небом, под мостами, навесами.
На этом прерву выдержку из моих дневниковых записей и оговорюсь, что личные впечатления о жизни бродяг Сурабаи я привел в предыдущем очерке «Судьба Харсоно», ничего не добавив от себя.
Бродяжничество полковник Сукочо объясняет перенаселенностью и нехваткой земли. По этой причине из деревень в крупные города идет непрерывный поток людей в поисках работы. Работу найти, естественно, не так уж просто. Больше шансов пополнить ряды безработных.
Самое страшное в этой проблеме, подчеркнул мэр, деклассирование вчерашних крестьян, потеря ими трудовых навыков. Эти люди, отвыкшие от производительной работы, уже неохотно принимаются за труд земледельца на Калимантане или в Южной Суматре. Они предпочитают суровой борьбе с природой жизнь бродяги в городе.
Полковник, по-видимому, принадлежит к тем государственным деятелям, которые трезво отдают себе отчет, что одна трансмиграция, к тому же проводимая в столь ограниченных масштабах, не может решить всего комплекса проблем. Мэр убежденно говорил о роли индустриализации. Но чтобы ликвидировать безработицу в одной лишь Сурабае, нужно построить десятки крупных промышленных предприятий, которые привлекли бы тысячи рабочих. На это нужны большие средства. А иностранных предпринимателей сфера промышленности интересует мало.
Примерно те же мысли высказал и губернатор Восточной Явы бригадный генерал Вийоно. Я посетил его, когда уже стало известно о том, что в ближайшее время он сдаст дела новому губернатору Мохаммеду Нуру, занимавшему до этого пост главного администратора на Мадуре. Вот слова генерала Вийоно: «Только с помощью широкой и планомерной трансмиграции и индустриализации мы сможем бороться с безработицей, безземельем, перенаселенностью. Но это требует больших средств, которых у нас нет».
На алмазных копях Калимантана
На Южном Калимантане я встретил искателей счастья, не нашедших его на земле обетованной. Эти люди покинули перенаселенную Яву в надежде получить собственную землю, отвоеванную у джунглей, и выращивать рис по примеру отцов и дедов. Но земля обетованная обернулась горькой землей. Наводнения, неурожаи, изнурительная борьба с наступающей сорной травой, истощающей почву, полчищами прожорливых крыс и злокачественная лихорадка заставили многих покинуть кампунг переселенцев.
Более или менее сносный заработок, зависящий, правда, от изменчивой и капризной фортуны, люди нашли на алмазных копях. Они не стали бездомными нищими на улицах Банджармасина. Они превратились в старателей.
Старатель! Молодой читатель уже смутно представляет себе эту фигуру прошлого. Только в роман о старых таежных сибиряках встретит он колоритный образ предприимчивого бродяги — то разгульною и щедрого удачника, то нищего несчастливца. Или, перечитывая Джека Лондона и мысленно перенесясь в Клондайк или Калифорнию прошлого века, увидит он пеструю толпу алчных, одержимых азартом наживы авантюристов.
Попадаю сперва в Банджармасин, крупный город, административный центр Южного Калимантана. Город стоит в низменной, болотистой дельте большой реки Барито. Во время ливней рукава и протоки выходят из берегов и заливают часть города. Жители вынуждены приспосабливаться к капризам природы и строить дома не на зыбком, болотистом грунте, а на сваях.
После Явы климат Банджармасина кажется тяжелым. Воздух насыщен теплыми, удушливыми испарениями. Власти намерены перенести центр провинции к востоку, на новое место, возвышенное и более здоровое. В будущей столице Южного Калимантана уже возведены здания некоторых административных учреждений, особняки чиновников. Здесь же размещаются некоторые факультеты провинциального университета.
Местный полицейский офицер и чиновник информационного управления берутся доставить меня на алмазные копи. Предупреждают, что дорога нелегкая. Возможно, придется шагать метров пятьсот по пояс в воде.
Заранее соглашаюсь на все. Едем на газике советского производства. Минуем новую недостроенную столицу провинции, университетский корпус. В стороне остается площадка со свалкой покореженного автотранспорта. Рядом стоят, словно подбитые стрекозы два мертвых, ржавеющих вертолета. Здесь Сукарно намеревался строить металлургический завод. Но этому, как и многим его благим намерениям, не суждено было сбыться.
Шоссе переходит в разбитую дорогу. Газик подпрыгивает на выбоинах и ухабах. Мы покрываемся желтой дорожной пылью. Природа здешнего края по своему богатству, по буйной яркости красок не идет ни в какое сравнение с природой Явы. Юго-восточная часть Калимантана, населенная народностью банджабов — еще сравнительно обжитой край. Но и здесь поселки и деревушки встречаются нечасто, поля чередуются с джунглями. На горизонте синеет горная цепь. Немало здесь всякой лесной живности. Вот шмыгнула с обочины дороги в джунгли обезьяна. Валяется раздавленная автомашиной крупная змея.
В городке Мартапура мои спутники показывают гранильную фабрику. Здесь обрабатываются драгоценные и полудрагоценные камни.
Фабрика — слишком громкое название. Скорее кустарного типа фабричка. В крохотной конторе с металлическим сейфом в углу нас встречает группа индонезийцев. Это компаньоны — совладельцы предприятия. Отомкнув сейф, они демонстрируют на столе перед гостями граненые камни всех цветов радуги и самой разнообразной формы: круглые, овальные, продолговатые, призматические, остроконечные. Камни уже тщательно отшлифованы. Вот самые дорогие из камней — бриллианты, сверкающие, словно капли росы. Есть среди них и довольно крупные — в несколько десятков каратов. Хозяева показывают прейскурант цен в индонезийских рупиях — астрономические цифры с длинными рядами нулей. Компаньоны начинают уверять меня, что это совсем недорого.
— Нашу продукцию скупают ювелиры Джакарты и экспортные фирмы, — говорит один из них. — Вот те действительно наживаются. У них такой камешек будет стоить в полтора-два раза дороже.
Любуюсь хризолитами, лазуритами, агатами. Больше всего здесь александритов. Этот камень считаете полудрагоценным и сравнительно недорог. Алексиндриты бывают всех цветов: салатные, лазоревые, нежно-розовые, кроваво-красные, сиреневые. Подбираются и целые гарнитуры: большой камень — для броши, меньше — для перстня, парные — для серег.
Покупаю на намять небольшой александрит и прошу показать фабрику.
В полутемном сарае за длинными столами трудится несколько десятков гранильщиков. Рабочие ловко орудуют крохотными инструментами. Наверно, такими молоточками и долотцами лесковский Левша подковал блоху.
Хозяева знакомят нас с жилистым пожилым мастером.
— Самый опытный у нас. Он шлифует только алмазы.
Мастер сдержанно отвечает на наше приветствие и продолжает работу, не пускаясь в разговоры. Он дорожит каждой минутой. Работает четко, ритмично как часовой механизм. Перед ним еще не отшлифованный алмаз величиной с крупную горошину. Он должен превратиться в симметрично ограненный бриллиант, который, быть может, украсит колье или диадему супруги заокеанского миллионера или избалованной голливудской звезды.
Задаю компаньонам вопрос: каков средний зароботок квалифицированного гранильщика? Компаньоны как-то смущенно переглядываются. После заминки самый солидный из них начинает уклончиво:
— Видите ли… Трудно ответить на ваш вопрос коротко. Наши рабочие — люди разного возраста, разного опыта. Они выполняют далеко не одинаковую работу. Но можно определенно сказать, что мы ценим наших мастеров и платим им неплохо.