Мы долго ехали куда-то через юго-западную окраину Джакарты, пересекли полотно железной дороги на Мерак. Мустопо тем временем рассказывал мне со знанием дела о состоянии здравоохранения в стране, о нехватке врачей. Платные госпитали и лечебницы, частные врачи недоступны для бедняка. Люди из кампунгов вынуждены обращаться к невежественным знахарям-табибам. Играя на суевериях неграмотных людей эти шарлатаны ловко дурачат пациентов. Нередко больным, которым помогло бы срочное врачебное вмешательство, приходится дорого расплачиваться за услуги невежд, не обладающих элементарными медицинскими знаниями. Сколько преждевременных смертей, особенно молодых рожениц, на совести знахарей.
Городская окраина осталась далеко позади. Мы проехали рисовые поля. На опушке пальмовой рощицы, за которой начиналось какое-то поселение, я увидел аккуратную каменную постройку. «Родильный дом доктора, профессора Мустопо» — увидел я вывеску.
Нас встретила молодая девушка в белом халате, не то начинающий врач, не то акушерка. Она явно оробела, увидев своего шефа с гостем-иностранцем. Но, взяв себя в руки, девушка толково доложила о состоянии дел. На сегодняшний день в стационаре две пациентки, родившие вчера почти в одно и то же время. Новорожденные чувствуют себя нормально. Кроме того, пришли на прием две женщины из кампунга. Одна из них рожала дома и едва не погибла от заражения крови. Говорят, при ней был какой-то знахарь. Теперь тяжелое осложнение.
— Вот видите, — перебил Мустопо. — Что я вам говорил? Эта женщина может остаться инвалидом. Люди из-за своего невежества и предубеждения предпочитают врачу шарлатана. И вот вам горький итог. Этот родильный дом рассчитан на шестнадцать коек, а только две пациентки…
Мы прошлись по палатам, посмотрели операционный кабинет врача. Все скромно, но чисто. Потом Мустопо пригласил меня в маленький домик, стоявший на отшибе. По-видимому, здесь принимали гостей и останавливался хозяин, приезжая сюда взглянуть, как идут дела. Мы устали и проголодались. Обеденное время давно миновало.
— Я угощу вас чудодейственным напитком. Он подкрепит ваши силы, — сказал Мустопо и отдал распоряжение санитарке. Она принесла на подносе стаканы с желтоватой, как лимонад, водой. Вода была горькая.
Мустопо прочитал мне целую лекцию о свойствах напитка. Это настой корня одного местного растения. Многие индонезийцы употребляют его в качестве тонизирующего средства при малокровии, общем недомогании, упадке сил. Напиток прописывается роженицам как обязательное лекарство. Он, Мустопо, засадил здешний дворик этим целебным растением, этим индонезийским женьшенем.
Мы вышли во двор. Мустопо собственноручно вырвал несколько кустиков и протянул мне.
— Обязательно посадите в вашем саду. Рекомендую пить настой корня.
Я привез кустики домой и посадил под окнами. Но потом, занятый своими делами, как-то забыл про них и про рекомендации пить горький напиток.
Идем обратно в город. Колесим по окраине и попадаем опять в какой-то кампунг.
— Дальше на машине не проехать, — предупреждает Мустопо. — Придется немного пройти пешком. Здесь моя поликлиника. Здесь же я строю общежитие для студентов.
Идем извилистыми переулками, минуем узкий мостик, перекинутый через канал. Кампунг как будто не столь убогий и грязный, как тот, первый. Но и здесь повсюду бедность, нищета вопиющая, безысходная.
Как видно, генерал Мустопо фигура здесь известная, даже популярная. Прохожие почтительно приветствуют его, кланяются.
Мустопо отвечает на приветствия, успевает на ходу перекинуться с кем-то шуткой, потрепать по щеке мальчугана. Потом он подходит к одной хижине. Вернее, это даже не хижина, а крохотная пристройка к большому бараку. Мой спутник окликает кого-то по имени. Из пристройки выходит пожилой сухопарый индонезиец.
— Здравствуй, Али. Как дела?
— Хорошо, бапак генерал.
— Где работаешь?
— Здесь, в кампунге. В маленькой мастерской.
— И сколько тебе платит хозяин?
— Тысячу рупий в месяц без риса.
— Тысячу? Что-нибудь прирабатываешь?
— Какой может быть в кампунге приработок…
— Если мне не изменяет память, у тебя трое детей.
— Трое, бапак. У бапака хорошая память.
Мустопо говорит своему знакомому что-то ободряющее, и мы идем дальше.
— Вы представляете, что такое в наше время тысяча рупий на такую семью? — с азартом говорит генерал.
— Представляю. Это двадцать килограммов риса.
— Нет, вы не представляете. Рис в последние дни опять подорожал. На тысячу рупий вы уже не купите двадцать килограммов. Семья этого Али живет впроголодь. А ведь он мой солдат. Что он завоевал, спрашивается.
Мустопо все больше и больше распалялся, и его голос, полный неподдельного негодования, гремел над кампунгом. Из хижины выглядывали люди и сочувственно прислушивались к генералу.
— Вот чем я пока смог помочь этим людям, — закончил свою гневную речь Мустопо, показывая на легкое сооружение с четырехскатной крышей посреди кампунга. Это была поликлиника. Время приема пациентов уже истекло. В поликлинике оставалась только дежурная сестра. Она показала Мустопо толстую пачку бланков с врачебными записями и объяснила:
— Сегодня было много больных. Больше дети с кожными и желудочными заболеваниями.
— А что можно ждать при такой жизни в кампунгах — сказал Мустопо. — Антисанитария, нездоровая пища, систематическое недоедание, недостаток витаминов. Это социальные болезни.
Расставаясь с генералом, я искренне благодарил его. Он помог мне заглянуть в самое чрево джакартских капмпунгов, увидеть жизнь столичной бедноты без прикрас.
Сама по себе колоритная фигура генерала, профессора, доктора Мустопо оставляла яркое впечатление. Не преувеличивая, скажу, что это один из интереснейших людей, с которыми доводилось мне встречаться в Индонезии. Не буду подходить к нему с нашими пристрастными мерками и строго судить его экстравагантные чудачества, а может быть, порой и поиски дешевой популярности. Я посещал немало индонезийских университетов, государственных и частных, оставлявших разное впечатление. На их общем фоне университет Мустопо выглядит хорошим учебным заведением. О ректоре можно сказать как о неплохом организаторе, могущем опереться на студенческий актив. Все те учебные учреждения, которые создал Мустопо, весьма полезны. Ведь страна так нуждается в них. И все же Мустопо и ему подобные остаются прежде всего дельцами, бизнесменами. А вся их деятельность — это чисто коммерческий бизнес, приправленный буржуазной филантропией.
Да, студент может купить сравнительно дешевую тетрадь, в местном киоске, выгадать несколько рупий, пообедав в скромной студенческой закусочной. Но он перестанет быть студентом, если не внесет вовремя плату за посещение лекций, лабораторных занятий, семинаров, за экзамены, пользование микроскопом и многое другое. Предположим, что амбулатории Мустопо самые дешевые и доступны для бедняков. Но и здесь надо платить за прием, за каждую лечебную процедуру. А как быть тем обитателям кампунгов, у кого денег нет?
Студенты
Учебный год в индонезийских учебных заведениях начинается не с первого сентября, как у нас, а с нового года. Будущие студенты устраивают странные маскарады. Вывернутые наизнанку брюки и рубахи с нашитыми на них декоративными заплатами, рогожные колпаки или шляпы, метелка за поясом, ожерелье из пустых консервных банок или детских сосок — это не предел их буйной изобретательности. На шее, на шнурке, непременно болтается картонная бирка с именем шутника и с названием его будущего учебного заведения.
Колонны ряженых шагают по улицам, повинуясь чьей-то команде, бегут, останавливаются. Раздается команда: «Лечь! Встать! Лечь!..» Хорошо, если под ногами только пыльный асфальт. Но вожак колонны нарочно выбирает самое грязное место. Ему непременно хочется, чтобы ребята плюхнулись в лужу или в грязное месиво. Снова бег. «Скорее, скорее!» — слышится команда. Продолжительный бег при тропической жаре под палящим солнцем трудно выдержать даже натренированному солдату. Отстает один, другой, третий. Падает в обморок хрупкая девушка. Смешной маскарад приобретает жестокий характер.