Поборники абстракционизма, расправляющиеся с ненавистным для них реализмом, могут сказать: мы заполняем тот идеологический вакуум, который образовался в индонезийском искусстве после событий 30 сентября и разгрома прогрессивных культурных организаций.
Заполняют идеологический вакуум
Выражение это я впервые услышал при следующих обстоятельствах.
Часто я совершал рейды по книжным магазинам Джакарты. Ведь они всегда служили своего рода витриной духовной жизни столицы, да и всей страны. Я минувшие годы их облик заметно изменился. Исчезли с полок «крамольные» издания Маркса, Ленина, произведения лидеров Коммунистической партии Индонезии, многих прогрессивных писателей, поэтов, публицистов. Зато мутным потоком хлынули сюда киши брошюры, буклеты, изданные в западных странах, и в первую очередь в Соединенных Штатах. Длинными разноцветными шеренгами теснились наукообразии фолианты с кошмарными заголовками, призванными оглушить, ошеломить читателя. Еще бы! Коммунизм угрожает миру, коммунизм — насилие над личностью. Советы угнетают мусульман, мыслящие интеллекты преследуются в России, история СССР — история агрессивной политики, русская шпионская сеть опутала земной шар и прочая, и прочая. И конечно же, коммунизм интерпретировался как скопище всех смертных грехов, а политика Советского государства объявлялась архинедемократической.
Поистине глумление над здравым смыслом и кощунство пределов не имеют. И авторы сих опусов не сдерживали себя никакими рамками морально-этических, журналистских или научных норм. Если опусы противоречили элементарным фактам, тем хуже для фактов. Каждый раз, очутившись в одном из больших книжных магазинов Джакарты перед полками с подобной литературой, я испытывал гадливое ощущение прикосновения к чему-то липкому, смрадному. Яркие глянцевые суперобложки из добротной меловой бумаги лишь усиливали это чувство.
Рядом с шеренгами наукообразных фолиантов пестрело бульварное чтиво. С кричаще-пестрых обложек смотрели на меня техасские ковбои, гангстеры и детективы с кольтами, монстры из потустороннего мира, оголенные красотки. Культ силы и сверхчеловека, патологические кошмары культивировались явно с неиндонезийским размахом.
Зарубежным борзописцам подражали и свои, доморощенные, также поставляющие воинствующий антикоммунизм на местный книжный рынок.
И вот здесь, перед стеллажами и прилавком с книгами, я увидел этого джентльмена, моложавого, упитанного и самодовольного, с рыжей шерстью на огромных цепких лапах. Он с неподдельным восторгом взирал на товар, вызывавший у меня чувство гадливости.
Я присмотрелся к джентльмену и нашел нехитрое равнение. Этот человек с рыжей шерстью неожиданно сошел с книжной обложки и по какому-то необъяснимому волшебству вырос до нормальных человеческих размеров, приобрел человеческое подобие.
— Хэлло, сэр! Любуетесь? — рявкнул он по-английски, заметив меня.
— Любуюсь, как видите.
— Откуда вы?
— Беланда, Амстердам, — ответил за меня парень-продавец и лукаво подмигнул мне за спиной джентльмена. Этот славный малый, склонный к шуткам, был моим давнишним знакомым. Он подбирал для меня нужные книги и сам иногда просил советские журналы или марки. Я понял, что продавец хотел разыграть самодовольного посетителя, и не стал оспаривать, что и голландец из Амстердама.
— Я сразу догадался, что вы не англосакс. У вас скверное английское произношение. Но черт с ним, с произношением. Голландцы — хорошие ребята…
Джентльмен раскатисто заржал, выражая, очевидно, свое удовлетворение, что перед ним добропорядочный голландец, а не какой-нибудь сомнительного свойства поляк или русский.
— Заполняем идеологический вакуум пищей духовной. Каково? — воскликнул он, простирая волосатую лапищу к этой самой «пище духовной».
— Гениально, — поддакнул я.
— Я тоже так думаю. После 30 сентября и ухода с политической арены Сукарно наш свободный мир оказывает «новому порядку» помощь, руководствуясь высокой гуманностью. В разумных пределах, конечно. Разве не гуманный долг помочь этим кретинам очистить свои мозговые извилины от яда коммунизма и заполнить их пищей иной?
— Заполнение идеологического вакуума! Отлнчо сказано и предельно откровенно. Спасибо, сэр. Вы подсказали мне заголовок к репортажу.
— Зачем же репортажи? Стоит ли называть все вещи своими именами?
— А почему бы и не назвать? Мой приятель, которого вы недвусмысленно отнесли к категории кретинов, пошутил. У него врожденное чувство юмора. Я вовсе не из Амстердама, а из Москвы.
— О! Из Москвы?!
Джентльмен вновь раскатисто заржал, на этот раз с напускным восторгом.
— Я вас обрадую. Мы не забываем и ваших писателей. Как его… У русских такие трудные имена. Толстоевский…
— Может быть, Достоевский?
— Правильно. Я хотел сказать Достоевский. И этот другой, как его, с большой бородой… Лео Толстой. Его романы в одной маленькой покет-бук. Популярное переложение для местного читателя. Увлекательная книжка, скажу я вам. Одна обложка чего стоит!
Джентльмен вытащил из груды пестрых книжек одну и протянул мне. Я счел кощунством брать в руки препарированного и изуродованного Льва Толстого с голой девкой на обложке, которая, по идее издателя, могла быть Анной Карениной.
Мы не попрощались. Я так и не узнал, кто был этот человек с волосатыми хваткими лапищами — американец или англичанин, сотрудник пропагандистского центра или кто-то еще. Вновь я подумал, что передо мной был некто, как бы сошедший с пестрых обложек комиксов. Но, приобретя человеческое подобие, он так и не стал конкретным живым образом, а остался какой-то обобщенной схемой, слишком банальной и, я бы сказал, даже примитивной, словно персонаж посредственного детективного фильма или повести. Но, может быть, в этом и была жизненная типичность образа, собирательного образа гангстера империалистической пропагандистской машины, усердно заполнявшей индонезийский вакуум всей этой пестрой стряпней?
Подобные джентльмены из разных стран пытаются в сложных политических условиях, переживаемых Индонезией, воздействовать на эту страну, оказать влияние на ее политику, на развитие ее духовной жизни, еще больше раздуть антикоммунистическую истерию, вызвать в определенных кругах предубежденность против Советского государства.
После многолетнего перерыва американцы вновь открыли в Джакарте свой пропагандистский центр ЮСИС с филиалами в некоторых крупных городах страны. Джакартский центр разместился в старом голландском здании на площади Мердека невдалеке от президентского дворца. Здесь, в приемной, можно ознакомиться с выставкой, рассказывающей о полетах американских космонавтов, получить иллюстрированный журнал или буклет. Вымуштрованная секретарша расспросит, кто вы такой, каков ваш род занятий, и предложит вам заполнить анкетку. Сотрудники ЮСИС тщательно изучают контингент посетителей. Тот, кто предcтавляет для американцев интерес, будь то видный чиновник, журналист, партийный активист, профсоюзный деятель, бизнесмен, может рассчитывать на особое внимание. Его пригласят на кинопросмотр, ему пришлют объемистую посылку с книгами определенной пропагандистской направленности, кто-либо из сотрудников ЮСИС постарается завязать с ним дружеский контакт. Не удастся ли таким образом воспитать своего человека, проводника американского влияния?
В Джакарте ни для кого не секрет, что деятельность пропагандистских органов США самым тесным призом связана с органами разведки. Имя главы ЮСИС можно встретить в справочнике «Кто есть кто», изданном в Берлине, среди видных сотрудников Центрального разведывательного управления Соединенных Штатов. Распространение огромной массы книг, журналов, буклетов, пресс-бюллетеней, демонстрация фильмов, лекции, выставки, встречи, библиотеки, курсы филиппинского языка — вся эта разносторонняя деятельность джакартского центра и его филиалов подчинена двум важным ведомствам бюрократической машины США — службам разведки и пропаганды.