В июле 1969 года я совершил поездку в Западный Ириан во время проведения там референдума, который должен был окончательно решить судьбу этой территории. Если говорить точнее, индонезийские власти проводили под наблюдением специальной миссии ООН не всеобщий референдум, а опрос выборщиков. Я вылетел в составе большой группы индонезийских иностранных журналистов. Первым пунктом нашего маршрута был остров Биак у северного побережья Ириана.
Вечером я и двое моих коллег, индийский журналист Бхатт и австралиец Хэлтон, решили совершить прогулку по городку. Наше внимание привлек чистенький домик, увенчанный крестом. В раскрытом окне мелькнула женская фигура в белом чепце монахини. Очевидно, здесь пристанище католиков. Не зайти ли к ним?
Монахини принимают нас учтиво и со сдержанным любопытством. Монахинь четверо — сестры Жозефина, Кларина, Агнита и Маричен. Трое из них — голландки, одна — бельгийка. Одинаковые монашеские одеяния, отрешенные и постные лица, манера держаться и говорить стерли всякую индивидуальность, превратили их в нечто обезличенное. Мы представились друг другу, обменялись рукопожатиями. Но через несколько минут я уже никак не мог уловить, кто же из них сестра Жозефина, кто сестра Кларина.
Они были немолоды, свободно говорили по-индонезийски, имели, видимо, немалый опыт миссионерской деятельности. Одна из сестер, прежде чем попасть на Биак, семнадцать лет трудилась на острове Тидоре Молуккского архипелага.
Сестры были в меру откровенны и делились своими успехами не без гордости. Уважаемые гости находятся в католической миссии Биака. Здесь обитель сестер и домашняя капелла, где они ежедневно молятся. Рядом новая приходская церковь, построенная в духе последних архитектурных традиций, особняк падре, миссионерская школа. Такие миссии разбросаны по всему Западному Ириану. Католики более успешно распространили свое влияние на юге острова, протестанты — на севере.
Обычная католическая миссия состоит из настоятеля-священника и нескольких монахов или монахинь, занимающихся врачеванием и учительствующих. Миссия в Биаке располагает начальной и небольшой учительской школой. Последняя готовит учителей для миссионерских школ и в других папуасских районах. Поскольку подобные школы призваны помогать распространению католицизма, большое место в школьной программе отводится изучению Библии. Монахини преподают домоводство, основы кройки и шитья.
Мой коллега Бхатт интересуется не столько делами миссионерскими, сколько политическими. Он пытается, что называется, взять быка за рога и просит монахинь прокомментировать проходящий сейчас в Западном Ириане опрос представителей населения и дать оценку обстановки в провинции. Сестры переглядываются и дружно ссылаются на свою некомпетентность. В один голос они советуют обратиться к самому падре. Он глава миссии, он лучше разбирается, что к чему. Он, наконец, очень гостеприимный человек.
Что ж, с падре побеседовать тоже интересно. Одна из сестер ведет с ним переговоры, и священник передает, что будет к нашим услугам через десять минут, как только закончит принимать ванну.
Падре, молодой голландец, принимает нас не в монашеской сутане, а в шортах, на вид ему лет двадцать восемь, не больше. Принять его можно скорее за строительного техника или спортивного тренера, но не за монаха. В холле-гостиной, куда нас приглашают, мебель модерн, холодильник, сервант с хрустальными рюмками, радиопередатчик, предназначенный, вероятно, для связи с епархией. К дому примыкает просторный гараж. Падре не был ученым-монахом высокой интеллекта, подобно отцу Донатусу. Это был начинающий солдат воинства христова, узкий практик. В холле стоял также книжный шкаф с комиксами и покет-буками в пестрых обложках, которые настоятель держал явно не для душеспасительного чтения. Если бы не фотография папы Павла VI в рамке на стене, трудно было бы предположить, что мы попали в обитель священника.
Хозяин, вероятно, чувствовал себя неуютно перед лицом трех представителей прессы. Мои коллеги задают вопросы об обстановке в Западном Ириане. Падре настораживается. Как бы не сказать лишнего этим дотошным газетчикам и не получить нагоняя от епископа. Священник говорит уклончиво, медленно подбирает слова, может быть умышленно утрируя свое плохое знание английского языка. Ведем беседу на невообразимо дикой смеси английского, немецкого и индонезийского языков, которые падре знает одинаково плохо.
Все же основную мысль священнику удается выразить. Он всего лишь священнослужитель, слуга церкви. Не его дело заниматься политикой и давать политические оценки. Пусть уважаемые господа журналисты поймут его правильно. Он не хотел бы в этой беседе выходить за рамки своей чисто церковной деятельности. В противном случае местные власти могут неверно истолковать его поведение. Что касается его миссионерской деятельности, он готов ответить на любые вопросы гостей.
И падре повторяет то, что мы уже слышали от монахинь. Только факты в его рассказе получают более определенное обобщение и оценку. Разве самоотверженные служители святого престола не несут темным, невежественным дикарям свет знаний, грамоту и исцеление от болезней? Разве не проявляют они мужество, проникая в недра болот и джунглей, рискуя сии литься от злокачественной болотной лихорадки, погибнуть от укуса змеи или быть растерзанными крокодилом?
Да, святой престол требует ревностной службы личного усердия и мужества. Во имя бога и церкви если это нужно, миссионер пойдет в джунгли и малярийные болота. Но все же падре сгустил краски. Отцы-миссионеры имеют теперь на своем вооружении не утлые пироги, а современную авиацию, не только молитвы, но и мощные радиопередатчики. Католическим и протестантским миссиям Западного Ириана принадлежат авиалинии, посадочные площадки и аэродромы.
Как ни уклонялся падре от политических оценок, в его словах звучало плохо скрываемое сожаление о добрых старых временах, когда хозяйничали голландцы. Ведь проходивший опрос представителей населении Западного Ириана лишал бывших колонизаторов всяких оснований для каких-либо юридических претензий на эту индонезийскую территорию.
Но каковы бы ни были тревоги христианских церковников, их позиции в сегодняшней Индонезии не ослабевают, а в некоторых районах даже крепнут. И секрет этого кроется в поразительной гибкости святых отцов, умении приспособиться к новой сложной обстановке, спекулировать на горе народном. В Сурабае у меня был разговор с видным деятелем мусульманской партии «Сарекат Ислам». Мой собеседник не был ортодоксальным фанатиком и трезво оценивал деятельность своей партии и роль мусульманства как политического течения. Разговор зашел о недавних религиозных распрях. Активность христианских церковников вызывала естественное недовольство мусульманского духовенства, лидеров исламистских организаций, не желавших терять свое влияние. Фанатики реакционеры пытались обострить противоречия на религиозной почве до крайностей. Кое-где им удавалось спровоцировать стычки и погромы. Ведь религиозные распри отвлекали массы от серьезной социальной борьбы. Пресса традиционно сваливала вину за подобные инциденты на коммунистическое подполье.
— Как вы объясните, бапак, события, о которых писали газеты? — спросил я. — В вашем городе злоумышленники бросили гранату в мечеть. На Сулавеси произошли погромы христианских церквей. Местные власти в Аче не разрешили католикам открыть храм. Бывший лидер дарульисламовцев Дауд Бере выступает с воинственными речами.
— Вы назвали лишь немногие примеры распрей на религиозной почве. К сожалению, их немало и у них есть исторические корни. Голландцы своей политикой сеяли вражду и недоверие между мусульманами христианами.
— Но ведь нельзя объяснить последние события только рецидивами старой вражды, порожденной колонизаторами, — возразил я.
— Разумеется, — согласился мой знакомый. Лидеры Августовской революции понимали опасность религиозной розни и делали все, чтобы укрепить национальное единство. Вспомните панча сила, пять принципов, программный документ индонезийской национально-освободительной революции. Один из принципов был сформулирован как вера в единого вездесущего бога. Заметьте, не Аллаха, а бога вообще. Собственно говоря, речь шла не столько о вере, сколько о единстве всех индонезийцев, независимо от того, какому богу они поклоняются — Аллаху, Будде или Иисусу Христу. Именно это единство и не устраивает колонизаторов.