— Эго другой случай. Тогда играла роль предубежденность Запада в вашей революции, системе.
— Если говорить точнее, откровенные классовые противоречия. Это главный, но далеко не единственный фактор. Если бы наша страна оставалась прежней царской Россией и ее система не вызывала бы раздражения в вашем мире, то и в этом случае мы не могли бы рассчитывать на искреннюю, бескорыстную помощь. Незачем помогать слаборазвитой стране становиться на путь экономической независимости, развивать индустрию. Таков закон империалистический конкуренции. Разве не так?
— Наверно, пример вашей России не во всех отношениях схож с примером Индонезии.
— Разумеется, не во всех. Давайте говорить об Индонезии. Десятки иностранных фирм уже получили согласие индонезийских властей на деятельность в этой стране. Десятки других фирм сделали заявки на концессии и ждут согласия.
— Они получат его.
— Это означает сотни миллионов инвестируемого капитала. Капитал этот будет вкладываться преимущественно в добычу полезных ископаемых, лесоразработки и рыболовство, иначе говоря, в эксплуатацию природных богатств. Некоторая доля падает на сферу обслуживания, банки, транспорт. Сфера промышленности охватывает лишь менее шестой части предполагаемых инвестиций. Согласитесь, это доля весьма скромная.
— Мы не уклоняемся от оказания помощи Индонезии в ее индустриализации. Вот примеры. «Филлипс» совместно с «Рэлином» расширяют фабрику электролампочек. Японцы строят бумажную фабрику в Банькоанги и готовы построить предприятие по выработке удобрений в Черибоне…
— Таких примеров вы приведете немного. Будет ли среди этих фабрик и заводов хоть один индустриальный гигант? В среднем на строительство одного из этих немногочисленных предприятий предполагается израсходовать один-два миллиона американских долларов или того меньше. Речь пойдет о малых, даже карликовых предприятиях, выпускающих товары широкого потребления и продовольственные товары, с десятками, даже не сотнями рабочих.
— Согласен, мы отдаем предпочтение тем отраслям, которые приносят наибольшие и к тому же гарантированные прибыли, скорейшую полезную отдачу.
— Вы действуете согласно нехитрому принципу: поменьше затратить, побольше положить в карман.
— В конечном итоге так поступает любой разумный бизнесмен, если он не хочет вылететь в трубу или прослыть чудаком-филантропом. Но вы предвзято судите о нашем сотрудничестве с индонезийцами. Да, нас интересуют природные богатства этой страны. Но разве это плохо, если на наших нефтяных промыслах, оловянных копях, лесоразработках найдет себе заработок какая-то часть индонезийского населения, если какая-то часть наших прибылей попадет и в индонезийский банк?
— Вот именно, какая-то. Вероятно, ничтожно малая.
— Лучше, чем ничего. А к сфере индустрии нам приходится относиться с известной опаской. Есть на то причины.
— Какие, если не секрет?
— Никакого секрета здесь нет. Вы и сами это знаете. Слишком памятны нам, людям делового мира, имеющим интересы в Индонезии, сукарновские эксперименты.
— Вы имеете в виду политику национализации?
— В основном да. Внезапно рухнуло все, что мы, голландцы, возводили здесь многими десятилетиями. Позиции голландского капитала были практически сведены на нет. Нашу судьбу разделили англичане, бельгийцы. «Старый порядок» замахнулся и на американцев.
— Это прошлое. «Новый порядок» отверг сукарновский лозунг «Стоять на собственных ногах» и провел частичную денационализацию. Фирмам, подобным вашей, открыт широкий доступ в Индонезию. И вам не грозит экспроприация.
— В ближайшее время, по-видимому, нет. Но что из того? Индонезия — страна неожиданных сюрпризов и загадок. Она подобно вулкану Мерапи. Сегодня вершина дремлет, окутанная облаками. А что произойдет с ней завтра — никто не знает. На протяжении трех веков мы, голландцы, владели Индонезией и не могли предугадать даже приблизительно всех будущих зизагов индонезийской истории.
— Верите, значит, в неприятное для вас завтра?
— Мы не прорицатели. Но почему не приготовиться к худшему? Местный националист никогда не будет восторге от того, что каучуковые насаждения на Суматре принадлежат не ему, а какому-то американскому «Гудьиру», что нефть выкачивает не он, а «Станвак» и «Калтекс». Национализм никогда не откажется и от намерения влиять на политический курс страны. Национализму при определенных условиях подвержены и военные. Человек в военном мундире — это еще ни и чем не говорит. Разве в мире нет примеров, что генералы и полковники, придя к власти, ссорились с иностранными компаниями и указывали им на дверь?
— Понятно, Морис. Ваши фирмы, наученные горьким опытом, не хотят рисковать, опасаясь, что широко раскрытые сейчас для иностранного капитала двери страны захлопнутся перед вашим носом.
— Вы не можете обойтись без резких формулировок…
— Дело не в формулировках, а в сущности, которую вы и не скрываете.
— Да, опасаясь досадных неожиданностей, мы не хотим слишком глубоко пускать корни в этой стране Если придется покинуть ее, пусть после нас останутся пустые карьеры оловянных рудников, пни лесосек да морские воды, которые перед тем бороздились нашими рыболовными траулерами.
Разговор с голландцем дает наглядное представление о политике иностранных монополий.
К чему она сводится, эта политика?
К нехитрой формуле: поменьше затратить, побольше урвать. Направить основные средства и усилия на выкачивание природных богатств, т. е. добычу нефти, олова, никеля, бокситов, заготовку ценных пород древесины, лов рыбы. Никаких серьезных затрат на развитие производительных сил в этой стране. Ведь вышеуказанные отрасли экономики требуют сравнительно небольших капиталовложений. Затраты скоро окупятся, и баснословные прибыли потекут в банковские сейфы Нью-Йорка, Токио, Лондона, Амстердама, Гамбурга. Вкладывай капитал в развитие индустрии лишь в самых крайних случаях, когда производство во всех отношениях выгоднее наладить на месте. Как правило, это производство некоторых видов товаров широкого потребления, пищевых продуктов, связанное с переработкой местного сырья.
— Участие иностранного капитала в индустриализации — это скорее пропагандистское и тактическое средство наших партнеров, — говорил мне один компетентный чиновник министерства промышленности. — Но ни о какой серьезной индустриализации нет и речи.
Монополисты отдают себе отчет, что рано или поздно хозяином в экономике таких стран, как Индонезия, будут не они, а народы этих стран. Когда-нибудь наступят досадные, по выражению голландца Мориса, неожиданности. И если в таком случае придется убираться восвояси, пусть останутся пустые карьеры и пни, а не дорогостоящие агрегаты, не доменные печи или фабричные корпуса с современными прокатными станами и машинами.
На сегодняшний день сумма всех инвестиций, предусмотренных подписанными двусторонними соглашениями и контрактами, составляет внушительную цифру — сотни тысяч американских долларов. Но из них в промышленность будет вложена лишь незначительная доля — менее одной шестой части. Но пока монополисты не спешат с вкладами денег, приглядываются, присматриваются, приторговываются, как бы не прогадать, не продешевить. Каков смысл вкладывать сотни миллионов, если не получишь миллиарды?
Итак, привлечение иностранного капитала, означающее, по сути дела, грабеж природных богатств Индонезии, не создает предпосылок для изменения ее экономической структуры как аграрно-сырьевой страны, решения ее сложных социально-экономических задач. В этом империалистические монополии ни в какой мере не заинтересованы.
— Индонезия опутана щупальцами хищного спрута, — с горечью говорил мне тот же чиновник промышленного министерства. — Этот спрут — иностранный капитал. Мы продаем наши богатства оптом и в розницу. В продажу идут нефтеносные участки не только на суше, но и на морском дне. Не за горами тот день, когда лучшие леса Калимантана и Суматры будут вырублены. Уже сейчас японские и южнокорейские рыболовы опустошают наши прибрежные воды, ничего не оставляя жителям побережья, для который рыбная ловля испокон века была средством существования. Оправдываются ли наши надежды на привлечение иностранного капитала?