Испытали таким образом и гнилую картошку с базы, и приличную магазинную, и рыночный "лорх". Как и предполагалось, горбатый лучше всего переваривал "лорх", на нем рабочие характеристики были просто загляденье. Впрочем, и на других сортах все системы автомобиля работали нормально.
Месяц спустя Ниночка положила перед Мостовым напечатанную на машинке статью. Она называлась "К возможности использования в автомобильном двигателе растительного горючего, получаемого из многолетних травянистых клубненосов семейства пасленовых (Solanum tuberosum)". Дмитрий Степанович мало что понял, но этого и не требовалось. Нужна была только его подпись, потому что в списке авторов он стоял на третьем месте, сразу после директора и бритоголового. Джинсовые ребята значились дальше.
Ниночки и Николая Никитича не было вовсе. Мостовой заколебался - надо ли ему впутываться,- позвонил бритоголовому. Тот сказал - надо, не нарушай традицию. И Дмитрий Степанович подписал. В конце концов, его машина или нет? Где была бы эта статья, если бы не горбатый?
Позже был написан и гораздо более подробный отчет, содержание которого разглашать не положено. Отчет переплели, пронумеровали страницы и сдали на хранение в особую комнату, из которой извлечь что-либо, даже собственной рукой написанную бумагу, неимоверно трудно.
Дальше по плану надлежало разобрать двигатель горбатого, с тем чтобы изготовить рабочие чертежи. Дмитрий Степанович всячески пытался отдалить этот этап исследований, но больше тянуть было нельзя.
Николай Никитич поднял капот и положил поудобнее, под правую руку, сияющие хромом гаечные ключи. Час спустя он осмотрел разложенные на чистой холстине снятые с двигателя железяки и заявил недвусмысленно:
- Эта хреновина работать не может.
И в самом деле, когда убрали с движка разные причиндалы, то обнаружилось, что от пыльного мешка с картофелем к самому обычному запорожскому карбюратору тянется газоход, составленный из обрезков труб и консервных банок. Больше ничего не было - ни реактора, ни ферментера, ни другого аппарата, который ожидали увидеть технически грамотные юноши. Каким образом на столь коротком пути, болтаясь между жестяными стенками, гнилая картошка превращалась в горючее, мало-мальски пригодное для мотора,- того не понял никто.
Вызванный по такому случаю бритоголовый пощупал трубу пальцами, заглянул внутрь и сказал:
- Дела!
Мостовой хотел прокомментировать, но сдержался.
- Теорию отложим на потом,- произнес бритоголовый и строго посмотрел на мальчиков в джинсах.- С преобразованием энергии мы еще разберемся. Сейчас важнее разобрать двигатель. - И он не менее строго посмотрел на Никитича и Ниночку. Мостовому он молча пожал руку и ушел.
Ничему уже не удивляясь, Никитич разобрал двигатель до конца. Юноши с помощью Ниночки обмерили, зарисовали и сфотографировали все детали вместе и каждую по отдельности. Потом они занялись обработкой данных, а Дмитрий Степанович, почувствовав себя при деле, стал помогать Никитичу собирать движок, следя внимательно, чтобы ни одна шайбочка, ни одна прокладочка не затерялась.
Они затянули все болты, подсоединили все контакты и включили стартер. Двигатель не запускался.
В заляпанных маслом, протертых на коленях комбинезонах они часами копались в чреве горбатого. Тетя Шура протестовала, поскольку на вверенном ей объекте грубо нарушались правила внутреннего распорядка.. Мостовой писал служебные записки с просьбой разрешить работу в выходные дни. Они с Никитичем разбирали и собирали, чистили, продували, промывали, сушили, протирали, зачищали и снова собирали. Двигатель молчал.
Месяц спустя Дмитрий Степанович взял отгул за работу в выходной и отправился в пригородный поселок к рыжему, чтобы узнать у него адрес чистопольского шурина. "Не дадут командировку,- размышлял в электричке Дмитрий Степанович,- возьму за свой счет. Или даже уволюсь. Сдалась мне их зарплата".
Он ничего больше не хотел в жизни, лишь бы горбатый завелся.
Во дворе, где жил рыжий, за зеленым забором колол дрова незнакомый верзила. Он нехотя объяснил, что о рыжем знать не знает, что покупал этот дом совсем у другого человека, а рыжий здесь жил на птичьих правах, так, снимал комнату. И где он теперь - неизвестно. Может, в Якутске, а может, в Батуми.
Дмитрий Степанович впал в отчаянье. Он исправно ходил в институт, здоровался с тетей Шурой, отсиживал за столом положенное время, прощался с тетей Шурой, возвращался домой, ужинал, смотрел программу "Время" и ложился спать. Сны ему не снились. Не то чтобы с полетами, вообще никакие не снились. Один раз, правда, он увидел себя в воздухе и хотел взмыть повыше, но тут понял, что сидит в телеге без лошади, а в руках у него вожжи, которые ни к чему не привязаны, и, как только он потянул за них, телега рассыпалась, с визгом отвалились колеса, и Дмитрий Степанович рухнул с малой высоты. Он проснулся, встал, выпил воды, посмотрел бессмысленно в темное окно, лег и уснул мертвым сном, до будильника.
Уже стояло лето. В ближайший библиотечный день Дмитрий Степанович, повалявшись от души в постели, напился чаю и отправился на рынок за свежей зеленью. По пути его подхватил сосед на "Москвиче".
- Что пешком-то ходишь? - спросил сосед.- В ремонте твоя, что ли? Мою тоже на той неделе заколдобило, и ни в какую. Не заводится, хоть умри. Хорошо еще, добрый человек посоветовал - проверь, говорит, контакты прерывателя, дела на пять минут, проще пареной репы. Не поверишь - завелась?
Дмитрий Степанович слушал его болтовню вполуха, и только один раз помимо воли насторожился, как будто слово, случайно оброненное, зацепило в нем какую-то струну. Он напрягся, чтобы вспомнить. Проще пареной репы... Что тогда говорил ему рыжий, после того как они отправили восвояси соседа на "Москвиче"? Конечно, горбатый может ездить на чем угодно, не только на картошке, и мало ли почему картошка ему разонравилась!
Он относился к горбатому как к родному.
Дмитрий Степанович выскочил у рыночных ворот, скорым шагом прошел вдоль летних открытых рядов и, не прицениваясь, накупил гору овощей, набил ими две вместительные пластиковые сумки. Потом поймал такси и назвал шоферу адрес института.
Тетя Шура обрадовалась его приходу, но, будучи работником дисциплинированным, сказала только:
- Предъявите пропуск.
В боксе никого не было. Горбатый выглядел скверно. Капот был опущен, дверцы открыты.
Дмитрий Степанович прислонил сумки к каменной стене и отправился в лабораторию. Там было шумно. Орало радио, свистел чайник, джинсовые ребята сидели на подоконнике и обсуждали шансы "Спартака" на выход в финал кубка. Ниночка раскладывала на большой тарелке булочки с повидлом. Николай Никитич курил. Все в точности как в кино.
Мостовой понял, что на горбатом поставили крест.
Он тихо прикрыл дверь и пошел в бокс. Открыл багажник, вытряхнул из мешка остатки картошки и насыпал в него отборной репы, по рублю пучок. Команда стояла за его спиной, но он делал вид, будто никого не замечает. Никитич протянул ему ключ зажигания...