Его дочь,
Замурованная в гробнице,
Поет о птицах, летящих на острова,
Там моя родина, забытая родина,
Мелкое просо в соленой воде,
Каменистые Киклады.
Ее сестра,
Припадая к стене,
Слушает и плачет,
Под обломками старого Арго
Просыпается юный Ясон,
И железные зубы дракона,
Изойдя ржавчиной,
Поднимаются вверх.
Мы растем на камнях,
Зеленеет земля.
Да, все сначала,
И нашим глазам
Нужен горный хрусталь,
Добытый с помощью грубых инструментов,
Заступа и кирки,
Куска белой материи,
Пяти простых красок.
На открытой ладони сцены
Из голубой геологической жилы
Бьет ослепительный свет,
И вот мы растеряны,
Растрепаны,
распущены плачущей Пенелопой,
И снова схвачены за края полотна
Иглами деловитых швей,
Пронизаны тысячью нитей,
Вплетены словно уток
В основу сурового полотна.
Смертные боги,
Бессмертные люди,
Солнце идет по кругу,
Отражаясь в незрячих глазах —
Эдип, Антигона, Ясон,
И мы вторим как эхо —
Ясон, Антигона, Эдип.
На предметном стекле
На предметном стекле неизвестного лаборанта
Свежий зеленый срез,
Подсвеченный изнутри голосами, вздохами,
Шепотом жизни в тонких растительных трубочках,
Пульсируя в плотно спаянных клетках,
Она производит незаметную работу
По разделению пустого пространства
На комнаты для всего, что растет.
Гласные и согласные
Словно ласточки и стрижи,
Горловые, свистящие, с раздвоенными хвостами,
Вьются над колокольней;
Вглядывающийся в микроскоп
Слышит, как безымянные музыканты
Разыгрываются в оркестровой яме
В ожидании дирижера.
Он видит в капле воды черные ветки,
Черепичные крыши,
Цветное стекло соборов,
И на кончиках его пальцев
Растет ощущенье струны
И дерева, согретого на груди.
Павел Филонов
Над огромным телом города-ополченца
Развевается красное полотенце,
И сияют с белой больничной койки
Голубые вены Невы и Мойки.
По проспекту едут пустые санки,
Умирает муха в стеклянной банке,
Он лежит во тьме, и ему не спится,
И на нем холщовая плащаница.
Он уже прозрачней слюды и кварца,
С головой младенца, руками старца,
И глядят с блокадного небосклона
Миллионы глаз, голубых, зеленых.
II
La muerte
1
ты веселый стрелок
с пестрым перышком за ухом
слишком близко
отсюда сходство с человеком
твои глаза мелкие крапинки
куропатка бросила своих птенцов
и ищет в траве пить пить
жажда верный признак
безошибочно издалека
пепельный крестик на лбу
видимый только тебе
я закрываю лицо руками
а он сияет
сириус охотничья звезда
надо мной дыхание
гончие псы
не подбирают добычи
на твоем поле
2
дайте мне угадать, что она скажет
оставь, не трогай больше —
у тебя теперь руки чернее земли
и что это за ребенок
тетрадки сшитые по годам
корешки путешествий
отметки прививок
оставь, никто не найдет —
за кусочком стекла
присыпанные землей
смотрят в небо
анютины глазки тех лет
цветут золотые шары
воздух светящихся точек
нитей и путей
и все во всем
двигайся вверх или вниз
как ловцы жемчуга
вдохнувшие однажды
тогда сверкающие песчинки
медленно, до самого дна
освещенного вечерним
и это я только очень давно
мама зовет
пора
3
я держу кувшин
с двумя горлышками
из черной глины
в нем немного воды
когда ты попросишь пить
она польется с двух рук
одним рукавом в землю
оглянись назад —
след в след за тобой
ступают тюльпаны
4
…в пчелиной больнице
в одной из бесчисленных сот
я имя свое вспоминал и повсюду
в прозрачных кроватях на воздухе воске
глядели в таблички
царапали школьные доски дощечки
похожие братья и сестры печального улья
и смятой постели накрыли и гладили тихо
мохнатыми черными лапками
лица умерших
в песчанике теплом
я рыл бесконечные норы
в породе пронизанной светом существ
в прожилках где время бежало к виску
стучало сухим кулаком колокольчик овечий
стоянку свою покидая