– Видишь, Демидов, видишь? Отсюда прут, здесь нависают. Есть сведения, что головные части подходят к каналу. Вот тебе обстановка.
Оглушенный, подавленный, Демидов на какие-то мгновения почувствовал себя не командиром сражающегося истребительного полка, а просто слабым пожилым человеком, с душой, дрогнувшей от горькой правды, от опасности, нависшей над ним и его землей. О себе самом, о семье, далекой, отделенной от него сотнями километров, о ее несладкой жизни в эвакуации подумал он.
Проницательные глаза Комарова, казалось, заглянули в самую его душу и враз прочитали все это.
– Что? Страшно, Демидов? – понизил голос генерал.
– Страшно, – хрипло ответил тот.
– Вот и мне стало страшно, когда узнал, – признался Комаров, – такое в голову полезло, что вспоминать не хочется. – Он выпрямился, широкая атлетическая грудь расправила коверкотовую гимнастерку, натянув ее до предела. – Верно, страшно! Да только воевать за нас с гитлеровцами никто не придет. Нам все равно придется. Мне – Комарову, тебе – Демидову. Всем твоим летчикам, всем бойцам. Понятно?
– Понятно, – повторил за ним Демидов, – никто не придет, товарищ генерал.
Комаров сел, и опять по его лицу скользнула тревога.
– Я тут маршруты рассчитывал. Что ни аэродром – до линии фронта двадцать – пятнадцать минут полета. А ведь многие-то из этих аэродромов, как и твой, почти в городской черте. Почти в самой Москве. – Он посмотрел на Демидова и сжал тонкие энергичные губы. – Зачем я тебя вызвал, Демидов, ты уже, наверное, догадался?
– Боевую задачу полку будете ставить, товарищ генерал.
– Да. Задачу, – растягивая слова и морща лоб, повторил Комаров. – Очень тяжелую задачу, Демидов.
Демидову показалось, что генерал посмотрел на него с болью и сожалением.
– Мы уже выполняли тяжелые задачи, товарищ генерал.
– Правильно, выполняли, – согласился Комаров, – но эта будет гораздо тяжелее. И если говорить по-честному, то вашему полку я бы не хотел ее поручать.
– Разве мы у вас ходим в любимчиках, товарищ генерал? – притаил Демидов насмешливые искорки в глазах.
– Именно в любимчиках, – отрезал Комаров. – А теперь пойдем к командующему фронтом. У него все и решится.
Движения Комарова стали точными и быстрыми. Он застегнул ворот гимнастерки, вышел из-за стола, взял с секретера свою фуражку с позолоченным витым кантом и низко на лоб насадил лакированный козырек.
– Пошли, Демидыч.
Захватив тонкую кожаную папку, генерал двинулся по коридору особняка, твердо отбивая шаг по скользкому навощенному паркету. Из особняка они вышли на узенькую, посыпанную мелким гравием дорожку. Над ней сплетались в висячую арку гибкие побеги дикого винограда. Летом здесь, очевидно, царил приятный, освежающий полумрак, но сейчас облетевшие листья грудами лежали на дорожке. Впереди между рыжими стволами сосен просвечивало светлое здание с ажурным порталом. Тонкие колонны были красивыми и чистыми, приятно радовали глаз. Большой черный ЗИС-101 стоял у входа.
– Литвинов, – окликнул Комаров водителя, – маршал уезжает?
– Вызван, товарищ генерал. Сказал – в Кремль, – последовал ответ.
– Надо торопиться, – заметил Комаров, ускоряя шаг.
По лестнице, устланной коврами, они поднялись на второй этаж. На белой двери висела дощечка: «Приемная командующего фронтом», и Комаров толкнул эту дверь.
– Подождите меня здесь, – властно сказал он Демидову.
Подполковник присел на узкий диван, облокотился о жесткий пестрый валик. За двумя составленными вместе столами сидели друг против друга моложавый полковник и старший лейтенант. Комаров подошел к полковнику, наклонившись, что-то спросил вполголоса и, получив в ответ утвердительный кивок, направился к массивной двери.
Когда он вошел, маршал сидел за столом перед ровной стопкой шифровок. Исподлобья взглянул на Комарова отечными от усталости глазами.
– Садитесь, генерал. Собираюсь ехать к главнокомандующему. В нашем распоряжении только пятнадцать минут. – Он вдруг улыбнулся, глазами показывая на стопку боевых донесений и лежащую рядом с ними «Правду» с последней сводкой Совинформбюро: – Конфуз с нашим армейским начальством. Мне вчера командармы прислали сводки о боевых потерях противника. Оперативники подвели итог, и вышло, что на фронте уничтожено сто с лишним фашистских танков. Такую цифру мы и передали в Генштаб1. А утром читаю сводку и дивлюсь – черным по белому написано, что на нашем фронте уничтожено… четыре танка противника. Интересно, как теперь их командармы разделят? Придется к десятичным дробям обращаться. – Он невесело покачал головой. – Справедливо поправили. Надо строже и честнее относиться к учету вражеских боевых потерь. Вы тоже на это обратите внимание. Знаю я вашего брата летчика, доложит – цель перекрыта, уничтожено пять танков, шесть бронемашин, до ста человек живой силы. А станешь уточнять, и получается: цель перекрыта, да ничего не убито.