И телефонная трубка замолчала.
Под утро сон летчиков был настолько крепким, что его не прервал ни легкий шум, возникший около столика дневального, ни голос самого дневального, изумленный и восторженный в одно и то же время.
– Товарищ майор, никак вы!
– Тише, тише, Левчуков, – послышался приглушенный голос, – людей побудишь.
Вошедший разделся и бесшумно лег на пустую койку. А утром, едва только затрещал электрический звонок, сигналящий «подъем», и в комнате вспыхнул свет, все вскочили от оглушительного веселого выкрика Коли Воронова:
– Ребята, майор Боркун вернулся!
Одеяла и простыни как по команде полетели вверх. С коек повскакали летчики, окружили комэска. Боркун, голый по пояс, только что пришел из умывальной и до красноты растирал полотенцем свое крепкое тело.
– Ну чего расшумелся, рыжий, – добродушно осадил он Воронова. – Доспать хлопцам не дал.
Одеваясь, он рассказывал однополчанам о вчерашнем воздушном бое. И здесь, из столовой во время завтрака не было отбоя от расспросов. Василий отвечал, посасывая черную трубку с «чертом», и, когда не хватало слов, принимался жестикулировать, чтобы получше изобразить детали боя. Только на командном пункте, куда старая полуторка доставила их из столовой, невозмутимость покинула его. Едва он спустился вниз и попал в полосу блеклого электрического света, лейтенант Ипатьев, обращаясь ко всем, развернул свежую «Правду».
– Товарищи! Читайте! Василию Николаевичу присвоено звание Героя Советского Союза.
Боркун крякнул и растерянно опустился на табуретку. Он с недоумением разглядывал большой портрет, напечатанный на второй полосе, словно не узнавал себя. А Румянцев читал короткую корреспонденцию, помещенную под этим снимком. «Портрет? Откуда они взяли портрет?» – думал Боркун, как будто ответить на этот вопрос было сейчас самым главным. И когда все бросились его тискать и обнимать, он вспомнил, что в штабе фронта его щелкнул «лейкой» какой-то молоденький лейтенант. Боркун достал носовой платок и поднес к глазам, хотя в них не было ни единой слезинки, – просто ему понадобилось куда-то деть свои большие руки.
– Спасибо, братцы, спасибо! – прошептал он растроганно.
А уже трещали телефоны, и его поминутно вызывали из других полков и совершенно незнакомые летчики, и те, с кем когда-либо он или на аэродромной стоянке, или в столовой успел переброситься двумя-тремя словами. Султан-хан смотрел на него черными глазами, цокал языком:
– Ай, молодец джигит! Ай, душа человек. Тебе – слава, полку – слава!
Алеша Стрельцов, оттесненный другими, издали любовался комэском.
Побыв несколько минут в кругу этих близких ему, искренних людей, Боркун набил трубку и вместе со своим другом Султан-ханом вышел из землянки. Промозглый сизый туман стлался над летным полем. В полутьме сновали механики. Под коротенькими плоскостями истребителей шумели лампы подогрева. Взяв Султан-хана под локоть, Василий шагал с ним к редкому березнячку. На опушке глазами отыскал срубленное дерево, предложил:
– Сядем.
– Давай сядем, – охотно согласился Султан-хан.
Сероватая кора дерева была покрыта сырой пленкой. На торце виднелись годовые кольца. Видно, много прожило дерево, прежде чем коснулась его пила дровосека. Боркун достал спички, раскурил трубку. Горьковатый дымок приятно обогрел его.
– Ты как думаешь, – спросил он товарища, – это ведь здорово – получить Героя, а?
– Еще бы! – с заблестевшими глазами ответил горец и повторил: – Тебе – слава, полку – слава. Первый Герой полка!
– Положим, первый не я, – возразил Боркун.
– Вай! Зачем так говоришь? – воскликнул горец, предчувствуя, о чем пойдет речь.
Но Боркун вынул изо рта трубку, усмешливо повторил:
– Сказано, не я. Ты первый герой полка. Ты их уже двадцать нащелкал, а я только четырнадцать. Думаешь, почему мне первому дали звание? Потому что сбил я эту троицу в одном бою, под Москвой, когда фашисты у самой столицы и стойкость у наших людей надо поднимать. Думаешь, везде летуны так удачливо воюют, как у нашего «бати» Демидова? Какое там! Есть полки, где и потерь в три раза больше, и стойкости меньше. Так что звание я получил первым, но первый герой полка ты. Все летчики у тебя хитрости и тактике учатся.
– А ты совсем, совсем дагестанский барашек. Вай! – ухмыльнулся горец. – Ну зачем чепуху говоришь? Троих в одном бою положить – это что?
Султан-хан хлопнул его по плечу рукой в черной перчатке и тотчас сморщился.
– Что? Болит? – неприязненно посмотрел на кожаную перчатку Боркун.
– Болит, – подтвердил Султан-хан.