О чем жалел по-настоящему — что не взял краски, бумагу. Было бы на чем отвести душу. Сиди, рисуй хоть ночь напролет, забыв обо всех неприятностях. Вспомнил этюды, которые начал, да так и бросил...
И Дым вспомнился, короткий разговор с ним. В нарочито бодром тоне командира полка слышалось плохо скрытое сочувствие. А Кудлач не любил сочувствия, жалости, видел в этом что-то унизительное для себя. Товарищи и друзья по службе, скорее всего, делали вид, будто ничего не знают, и вели себя тактично. Он был благодарен им. А мысли текли, текли...
"Как дальше жить?" — такого вопроса не возникало ни разу. Жил и не раздумывал, что будет дальше. Успокаивал себя, что проживет один, не пропадет. Верил в себя, верил другим.
И вот настало время ответить на этот вопрос: как быть дальше? Обходиться сочувствием, чутким отношением в полку? Сидеть, как в тюрьме, в четырех стенах, ходить тропинками, а не улицей? А как выбросить из сердца Марину и тем более сына? Нет, надо толком во всем разобраться. Неужели все потеряно безвозвратно?
Тихо скрипнула дверь. Несколько мягких шажков — и холодные ручонки обвили шею.
— Папа!
Кудлач словно проснулся. На него смотрели родные, удивительно чистые голубые глаза. Не было в них ни упрека, ни вопроса — одна только радость. Радость встречи.
Саша льнул к отцу, гладил его рукою по щекам.
— Колется!
Капитан встал, высоко-высоко поднял сына, потом прижал к груди и, не помня себя, целовал губы, щеки, лоб.
— Садись, брат, у меня,— хрипло сказал, сажая сына на стол. Встреча растрогала его. Сами собой таяли беспокойство, досада. Душа полнилась безграничной нежностью. Сын!..
Капитан открыл тумбочку, взял тарелку с печеньем, шоколадками.
— Это тебе!
Саша взял угощение, сам подошел к тумбочке, открыл ее. Увидел толстую записную книжку и два карандаша.
— Как живешь? — сдерживая волнение, спросил отец.
— Хорошо...
— Кто забирал тебя из садика?
— Мама.
— А где она?
— Около почты. Стоит с тетей Раей...
— Ты ужинал?
— Не-а. С тобой будем ужинать.
— Тебе жарко. Сними шапку.— Капитан развязал красные тесемки, широкой ладонью провел по круглой сынишкиной голове.
— Мама сказала, ты летаешь,..
— Весь день летали. Недавно приехал о аэродрома...
— Я стоял за клубом. Вижу — вышел ты на крыльцо и пошагал. Я тихонько тэп-тэп... Ты в этот дом, и я сюда...
— Какой ты у меня...
Кудлач любовно смотрел в открытое разрумянившееся лицо сына.
— И завтра будешь летать?
— Буду...
— И вечером?
— И ночью...
Саша задумался на минуту. Потом насупился недовольно:
— Все летаешь да летаешь. А когда со мной будешь?
— Летчик должен много летать...
— Приходила Петина мама,— сказал Саша,— Ругалась на нашу маму...
— За что?
— Смешно так сказала: Сашу надвое не разделишь.
Сердце у Кудлача заныло.
— А мама что?
— Мама говорит: не буду делить...
Саша забрался к отцу на колени. Обнял за шею, покачался взад-вперед, а потом спросил:
— Какого это Сашу делить?
Капитан весь сжался.
— Пошли домой.— Саша сполз с колен, взял отца за руку.— Уже и мама дома. Сядем с тобой за стол, рисовать будем...
— Обожди,— нерешительно произнес Кудлач.
— Пошли,— стоял на своем Саша.— Тетя Рая, наверное, у нас...
Кудлач не знал, что делать.
— Пойдем,— тащил его Саша обеими руками.— Я тебе что-то покажу...
— Знаешь, мне еще нужно...
Кудлач чувствовал, что, если сын будет настойчив, он встанет и пойдет эа ним. Но Саша именно в этот момент выпустил его руку.
— Всегда тебе что-нибудь нужно...
Капитан перевел дух, как будто вылез из машины после сложного полета. Саша постоял минуту, подумал и сказал:
— Побегу... Там меня ребята ждут. А ты скорей приходи.
Кудлач едва заметно кивнул ему, надел на головку шапку, пряча глаза, подбросил раз-другой к потолку.
- Беги!
И остался один, испытывая невыразимую легкость. Радостно билось сердце, на душе было покойно и светло.
Он стоял посреди комнаты, пока не заметил, что за окном начало смеркаться. Оделся и пошел в город.
— Товарищ капитан!
Кудлач обернулся на голос. Перед ним стоял инженер Петровский. Был он в черной куртке техсостава, в шапке-ушанке.
— Все говорят, будто бы я и ваша жена...
Кудлач, набычась, пошел на инженера. Его пальцы нащупали холодную медную пуговицу, и рука застыла, лишь треснуло несколько ниток.
— Кто говорит? — прохрипел Кудлач.
Теперь уже инженер смело шагнул к капитану.
— Скажу как однополчанину и летчику: все это вранье. Что у вас происходит дома — не моя вина, и я не хочу, чтобы обо мне всякое говорили...