"Славные люди,— думал Дым о Кудлаче с Мариной,— и надо же такому случиться. Чего им не хватает?"
Марина наконец подняла голову.
— С Петровским я училась в одной школе и знаю, что нравилась ему. Но чтобы он мне...— отрицательно покачала головой.— Через несколько лет встретились эдесь, в городке.— Марина помолчала и перешла в наступление: — И что же, я при встречах должна была отворачиваться от него? Как, по-вашему? По-вашему, Кудлач имел основания так поступить?
— Семейные отношения — очень сложное дело...
— Особенно чужие,— добавила Марина.
Зазвонил телефон. Дым неохотно поднял трубку.
— Здравия желаю! Слушаю вас, товарищ командир.— Переложил трубку в другую руку.— Помню, как же! Говорили, и давно. Подписали приказ? Не стану задерживать готового командира эскадрильи. Получим приказ и откомандируем. Остальное все в порядке. Всего хорошего! — Дым опустил трубку на рычаг.— Кудлач с повышением назначен в полк...— Он назвал полк Алесика, базировавшийся к северу от них.— Готовьтесь переезжать...
Хлопоты Марину не беспокоили — она привыкла к частым переездам. Куда важнее была работа, которую придется бросить.
Марина вздохнула и легко поднялась:
— Спасибо за все.
— Заходите.— Дым словно нехотя выпустил ее руку, проводив из кабинета.
А она вышла из штаба во власти новых мыслей и забот, на минуту остановилась на тропинке, а потом решительно пошла по ней.
Тропинка привела к гостинице летчиков. Марина отворила дверь в шестую комнату.
— А-а, вот ты где, отшельник! — радостно сказала Кудлачу, сидевшему спиной к ней. Тот от неожиданности вскочил, бросив кисть, обернулся. Марина подошла к столу и увидела на рисунке большое открытое окно. За ним — веточка сирени с набухшими почками. На них масляно поблескивает коричневая чешуя, а на самых кончиках уже проклюнулись зеленые язычки листков.
— Хорошо...— похвалила она, прижавшись к его плечу.— Степа, нам же сына растить. Что ты делаешь?
Знакомый запах волос закружил Кудлачу голову. Он не мог произнести ни слова.
— Пошли домой.— Марина, отстранившись, с надеждой заглянула ему в лицо.
— Н-нет...— словно проглатывая сухое, ответил он.
— И слышать ничего не хочу! — Она стала собирать со стола рисунки, краски, книжки.— Пошли!
— Ночные полеты...
— Приходи после ночных. Я буду ждать...
— Возьми домой,— протянул Кудлач жене свернутый в трубку рисунок.
15
Последние трое суток Смирин с утра до позднего вечера сидел с летчиками в барокамере и даже не заходил в штаб. Кудлач рассказал ему, что в полк приехал новый замполит майор Зверев. Офицеры хвалили Зверева: берется за дело горячо. На стоянках выстраивал механиков, проверял каптерки. Повыбрасывал за ненадобностью всякий хлам, и порядка, говорят, прибавилось.
Свежий глаз всегда видит больше и лучше.
И потому в это солнечное утро, на построении полка, когда из казармы вышел Дым, а за ним Зверев, Смирин придирчиво наблюдал за замполитом. Был он в новеньком мундире с блестящими пуговицами. Дым ставил задачу полку, а рядом — руки назад — стоял замполит. Ростом немного пониже Дыма, с большими черными глазами, он переводил взгляд с фланга на фланг и, казалось, вот-вот вставит слово, перебьет командира.
Заканчивая, Дым приказал первой эскадрилье после построения идти в барокамеру и, глянув на правый фланг, где стоял Смирин, поинтересовался, когда будут закончены испытания. Врач ответил, что все эскадрильи у него уже побывали, а с первой постарается завершить работу до вечера.
Дым посмотрел на Зверева.
— У меня два объявления,— сказал замполит и сделал шаг вперед.— В шестнадцать часов я собираю ответственных за политзанятия в группах, а в восемнадцать жду в клубе жен офицеров.
На том построение и кончилось. Эскадрильи разошлись, перед казармой осталась только часть офицеров управления. К ним и направился Зверев. Инженеры ушли в казарму, и врач оказался с замполитом один на один. Разговор начал замполит:
— Вам сегодня обязательно надо быть на совещании. Я смотрел по журналу — вы редко бывали...
— Не смогу сегодня,— спокойно ответил Смирин.
— Почему?
— Работы много.
— Кому бы говорить, что работы много, только не вам, доктор,— В голосе Зверева слышались игривые нотки, а большие черные глаза смеялись. Это задело Смирина — он потемнел лицом, выпрямился.
Зверев отметил про себя эти перемены, однако продолжал:
— И что же вы такое делаете?
— Вы были на построении? Слышали, что Дым приказал делать первой эскадрилье?