— Вам, видно, надо куда-то уйти? — спросил Зверев.— Идите, я буду лежать.
— Только не вставайте.
— Хорошо, доктор.
Смирин вышел, чтобы позвонить в лазарет, есть ли там места. Дежурная медсестра ответила, что офицерская палата вообще пустует. Когда Смирин возвратился в барокамеру, Зверева там не было.
— Товарищ Зверев! — позвал он.
Из агрегатной показался механик.
— Где майор?
— Лежал же здесь....
Смирин выбежал на улицу и увидел Зверева — тот уже подходил к своему дому. Не вошел, а юркнул в подъезд и, пока Смирин раздумывал, входить или не входить к замполиту, успел лечь в постель.
Смирин тяжело сел в кресло. Зверев ничего не говорил, врач тоже молчал. Длилось это, наверное, минут десять — достаточно, чтобы злость у Смирина прошла.
— Будто я не знал, доктор, куда вы спешите,— заговорил Зверев.— Меня не обманешь...
— Вы сами себя обманули.
— Ну и пусть. Зато я дома. Страх как не люблю лазаретов...— Он заметил укоризненный взгляд Смирина.— Не беспокойтесь, мне уже совсем хорошо. Завтра выйду на службу.
Смирин пересел на кровать, снова стал проверять рефлексы. Прежних симптомов не обнаруживалось. "Может, мне тогда почудилось, будто есть патология?" — неожиданно пришел вопрос. Тогда следовало досадовать на самого себя: не сумел поставить диагноз. Но еще большая досада брала на медицину, так мало давшую в руки врача-практика и такую щедрую, если дело касалось клиник, институтов.
Кто же он, Смирин, в полку? Врач или только советчик по врачебным вопросам?
За время, которое он провел у постели Зверева, лицо Смирина потемнело, будто он сам тяжело переболел и только недавно встал с госпитальной койки.
А Зверев все время наблюдал за Смириным и, должно быть, догадывался, что творится на душе у врача. Хотел успокоить его, сказать, чтоб не тревожился и шел на службу. Однако передумал, заговорил о другом:
— Командир будет недоволен...
— Чем?
— Договорились лететь, а я слег...
"О чем он? Только что речь шла о его жизни, а тут какие-то мелочи, о которых можно и не вспоминать",— подумал Смирин, подходя к телефону. Позвонил в лазарет, вызвал Петрова, оставил его у замполита, а сам направился к командиру полка.
— Слабец он! К полетам не допускать,— выслушав доклад Смирина, приказал Дым.
— Слушаюсь!
Смирин не спешил уходить, о чем-то думал.
— Что еще у вас?
— Допускать к полетам или не допускать — это не самое важное. Важнее то, что я не смог поставить диагноз.
Дым шагнул к нему.
— Ничего особенного, что вы не поставили диагноз. Один Аристотель все угадывал. Скажу о себе. Когда я окончил авиационную школу, я все-все знал. Никому не задавал вопросов. А сегодня ищу ответы на тысячу "почему?".
— Понимаю...
Смирин пришел домой, засел за учебники. Искал ответа на вопрос: что же проиэошло в барокамере? Искал и не находил. В его собственной работе, недавно законченной, есть подробное описание кислородного голодания. Однако об этом он не подумал — сразу бросился искать помощи у научных авторитетов. "Эх, Митя, знал бы ты, как мне трудно!" — посмотрел он на фото Кудельского, стоявшее на этажерке. В задумчивом взгляде бывшего замполита уловил лукавинку, что всегда есть в глазах бывалых людей. И друг вроде бы сказал ему: "Выше голову!"
Когда Смирин после академии приехал в полк, он был приятно удивлен — в гарнизоне нашлись фронтовые друзья: Кудельский в полку, а Леваковский в политотделе соединения. Они вдвоем жили в этой самой квартире и не отпускали от себя Смирина. Как хорошо было всем вместе жить, работать!
Кудельский вскоре уехал на место Зверева, Леваковский женился, и Смирин остался один. Так и живет...
Направляясь снова к Звереву, недалеко от помещения барокамеры Смирин повстречал Сорочина. Доложил о случае с замполитом и был немало удивлен: начальник медслужбы хотя и налился краской, однако не кричал, а сдержанно расспрашивал, как все было. Потом попросил ежедневно докладывать о состоянии здоровья майора. Увидев, что Смирин спешит, неохотно распрощался. "Что-то стряслось с начальником",— отметил про себя Смирин.
Еще с крыльца он услышал в квартире Зверева смех.
— Весело что-то у вас,— сказал, входя в комнату.
— Рассказываю фельдшеру забавную историю,— отозвался Зверев.— Звонил Дым, приказал лежать до субботы...
— Не исключено, что и дольше.
— Смилуйтесь, доктор!
— Самолет, по крайней мере, вы не скоро увидите.
— Я буду выполнять все, что прикажете,— сказал Зверев.
— Вам стало хуже?
— Наоборот, мне совсем хорошо.