Смирин еще раз осмотрел больного. Видя вблизи озабоченное лицо врача, Зверев решил: "У него уже все сведения о моей болезни добраны. А коль так..." И он отважился.
— Вот что, доктор... Я обязан рассказать вам... Только пусть это будет между нами.— Звереву сразу стало легко говорить.— Перед отъездом сюда эашел я к полковому врачу за медицинской книжкой и в шутку — мы с ним были друзьями — попросил поставить отметку об испытаниях в барокамере. Шутки шутками, а знаете — хотелось вылететь... Он написал, что поднимал меня на пять тысяч. А теперь, когда вы стали меня поднимать, сами видели, что было.— Зверев поднял на Смирина блестящие черные глава и с удивлением заметил, что врач спокойно слушает его, покачивая головой.— Я понимаю, доктор, что после всего этого не имею права на ваше доверие, но все же...
Смирин улыбнулся:
— Что вы! Значит, так: в полк пойдете завтра, а тренировку в барокамере начнем после выходного дня. Идет?
Зверев встал, протянул Смирину папиросу.
— Не курю и вам не советую...— отказался Смирин и, распрощавшись с облегчением, вышел на улицу.
16
На командном пульте остались полковник Дым и майор Смирин. По плановой таблице Дым прикинул, сколько в этот день будет полетов, и наклонился к микрофону;
— "Сорок четвертый", как у вас дела?
В репродукторе послышался басовитый голос "сорок четвертого":
— Разрешите десять и двадцать?
— Разрешаю! Прием.
Тишину аэродрома расколол могучий, нараставший с каждой секундой гул двигателей. Он надвигался стеной, глушил все на своем пути. Потом опал, как морская волна, когда ударяется о скалистый берег. На взлетной полосе показалось звено серебристых истребителей, за ним — второе. Третье выходило с рулежной дорожки.
— Сорок разрешаю,— спокойно сказал Дым в микрофон.
От гула двигателей зазвенели стекла в окнах командного пульта и лист бумаги, лежавший на плановой таблице, неслышно пополз на пол. Смирин подхватил его на лету.
Не успел затихнуть гул взлетевших самолетов, как на старте появилось звено второй эскадрильи. Оно двигалось медленно, на ходу ровняя строй, и по команде руководителя полетов стремительно пошло на взлет. А на взлетную полосу уже выруливала третья эскадрилья.
На пульте все время звенели стекла. Дым держал перед собою микрофон и строго смотрел в конец взлетной полосы. Замечаний по взлету у командира полка не было, и он положил микрофон на стол. В это время резко зазвонил телефон.
— Дым слушает!
— Говорит Астахов,— послышалось в трубке.— В одиннадцать часов ваш вылет. Вы слушаете? Цели будет давать командующий. Над озером перехватить. Я все время на своем командном пункте.
Прижимая к уху черную телефонную трубку, Дым склонился над картой, задержал палец на маленьком синем кружочке озера посреди зеленого разлива лесов. Быстро определил курс, приблизительное расстояние.
— Вы сказали идти эскадрильей? Почему?
— А как?
— По плановой таблице мы идем восьмеркой. Восьмеркой пойду, товарищ командир,— сказал Дым.
Смирин не раз наблюдал перемены, происходившие с командиром полка, когда он собирался в полет. И теперь вот Дым сразу стал вроде бы выше ростом, лицо сосредоточилось и помолодело, а глаза загорелись необычным, ярким светом.
С затаенной грустью глядя на Дыма, Смирин завидовал его ловкости и спокойной отваге. В этом человеке была бодрость, заражавшая окружающих. Незыблемый авторитет командира основывался на широких познаниях и опыте.
Выглянув из окна пульта, Дым позвал майора Капустина и передал ему красную повязку руководителя полетов. По плановой таблице показал, кто в воздухе, где находится и когда должен сесть.
— Иду с Анутюновым на перехват. А вы, майор, командуйте.
Сел в машину и поехал на стоянку.
Вскоре в репродукторе послышался его голос:
— Разрешите десять?
— Разрешаю,— ответил майор Капустин.
Восьмерка выстроилась парами, дала полный газ и со свистом пронеслась мимо командного пульта.
Дым взлетел первым, подобрал "ноги" и тронул ручку на себя. Оглянулся — никто не отстал, семерка держалась подле него плотным строем.
— Хорошо,— произнес вслух.
Отдалялась, словно проваливалась, земля, безгранично ширился горизонт. Слева искрилось солнце, и вся та сторона была затянута солнечной пылью. Солнце в глаза — хуже нет для истребителя!
А впереди, далеко-далеко справа по курсу, блеснуло большим зеркалом озеро. Еще дальше дымил трубами комбинат. Поля словно сползали с конца плоскости назад, а спереди наплывал необозримый зеленый ковер леса. Высота быстро росла.