Только еще в конце поезда непременно должен ехать брат новобрачной с ее сундуками и ящиками. Это уже обязательно. Если же брата нет, эту обязанность берет на себя ближайший родственник. Но у Эльжуси было несколько братьев, и в обязанность старшего входило везти за свадебным поездом приданое сестры. На повозку, стоявшую посреди зеленой улички, Юлек уже поставил два пузатых зеленых сундука и, зевая по сторонам, дожидался третьего, который ему долго не давали. Новобрачная с помощью матери и обеих свах кончала укладывать в него добро, которое должна была везти с собой: полосатые и клетчатые юбки, фартуки, коврики собственной работы, мотки бумаги и шерсти, которую она сама напряла, и, наконец, несколько кусков тонкого и толстого домотканого полотна.
Казимир Ясмонт, покончив с бричками, еще повертелся по усадьбе, а потом, наконец, встал у запертых дверей дома и крикнул что есть силы:
— А теперь, панны и паны дружки, споем прощальную новобрачной!
В одно мгновение по обе стороны двери выросли две кучки — отдельно парней и девушек. Это были не только дружки, но и все, кто знали прощальную и хотели петь. Мужской хор, в котором отчетливо выделялись тонкий дискант первого дружки, прекрасный голос Яна и басовитое, почти замогильное гудение Домунтов, начал на дерзкий прерывистый мотив, почти повелительно:
Сядь поскорее, Нам мешкать не гоже, Плач ни к чему твой, Помочь он не может. Слезы напрасно Ты льешь, дорогая, Кони стоят У крыльца, ожидая. Ждут тебя кони…Вдруг мужчины умолкли, будто отрубили. А через несколько секунд хор девушек, который вел звонкий серебристый голос красавицы Осиповичувны и в котором явственно слышались слабенькие, но чистые голоски маленьких сестер Семашко, затянул заунывно и протяжно:
Нет, погожу я, Не стану садиться — Дайте с любезным Отцом мне проститься. Как я тебе Благодарна, родимый, В золоте век У тебя я ходила! Больше не буду…Снова грянули мужчины ту же повелительную строфу, а невеста отвечала:
Нет, погожу я, Не стану садиться — Дайте мне с матерью Милой проститься. Как я тебе Благодарна, родная, Что прожила я, Заботы не зная! Больше не буду…После третьего приказа садиться прозвучал ответ:
Нет, погожу я, Не стану садиться — Дайте мне с братцем Пригожим проститься. Как я тебе Благодарна, любимый, Жили мы весело В хате родимой! Больше не будем…В эту минуту с треском распахнулась дверь из сеней, и молодая, показав белый чулочек, мелькнувший из-под черного шерстяного платья, перескочила через высокий порог. Не поднимая заплаканных глаз и не взглянув на певцов, она с озабоченным видом пробежала мимо них во фруктовый сад и принялась поспешно стаскивать с травы узкие полосы холста, разостланного на опушке. Наскоро собрав и свернув весь холст, так и не успевший побелеть, она бегом бросилась обратно с одним свертком подмышкой и двумя в руках.
Все с удивлением поглядели на нее, и только Казимир Ясмонт щелкнул пальцами:
— Шикарная хозяйка! Даже на свадьбе не забыла про холст!
Стоявший позади него Михал Богатырович засмеялся, подкручивая кверху усы:
— А как же! Да если бы ее ангелы на небо вознесли, она бы и тут посмотрела, нельзя ли что-нибудь еще подцепить на земле.
— Это не то, что панна Цецилия, которая вчера сняла у себя с шеи прекрасную ленту и подарила своей подруге, потому что на той не было ничего нарядного, — возбужденно рассказывал черноволосый Ладысь Осипович, глядя влюбленными глазами на синеокую Цецильку.
Мужчины неожиданно снова грянули:
Сядь поскорее, Ним мешкать не гоже, Плач ни к чему твой, Помочь он не может. Слезы напрасно Ты льешь, дорогая, Кони стоят У крыльца, ожидая. Ждут тебя кони… А девушки ответили: Нет, погожу я, Не стану садиться — С лавками белыми Дайте проститься. Вы благодарность Мою заслужили, Чистыми были, Не знали вы пыли! Больше не будете… Благодарю вас. Родные пороги, Что наступали На вас мои ноги! Больше не будут…