Выбрать главу

Опять раздался громкий кашель старой женщины. Юстина, уткнув лицо в свой букет, заметила:

— Но ведь вам эти глупые речи ничем не повредили…

Черные глаза Марты Корчинской взглянули почти со злобою.

— Ты думаешь? — с неудовольствием спросила она. — Вечно одно и то же: никто не поверит в то, чего сам не испытал. Не повредили! Ты думаешь, приятно быть принятой за холеру? В то время я не была так стара… двенадцать лет тому назад. Мне было тогда тридцать семь…

— Значит, теперь сорок девять? — с некоторым удивлением заметила Юстина.

— А ты, может быть, думала — шестьдесят? — горько засмеялась Марта, — Правда, по виду мне всякий даст столько, да и тогда я была немногим красивее, чем теперь. Может быть, ты не знаешь, отчего, а? Или знаешь?

— Знаю, — серьезно ответила девушка.

— Ну, если знаешь, то хорошо. Может быть, сделаешь что-нибудь такое, чтоб самой вскоре не походить на холеру…

Юстина пожала плечами.

— Что же мне делать?

Обе задумались и невольно замедлили шаг.

— Ну, мы тащимся словно черепахи, — первая опомнилась Марта. — Скорей! Эмилия, вероятно, уже недовольна, что мы замешкались, и начинает страдать мигренью или головокружением…

— А Тереса, — подхватила панна, — бежит за каплями из бобровой струи или за бромистыми порошками.

Она засмеялась, но тотчас же вновь сделалась, серьезна.

— Бедная тетка! Она действительно несчастна… с вечными своими болезнями.

Марта кивнула головой и махнула рукою.

— Это верно — бедная женщина! Но, видишь ли, если бы так за блохами ухаживать, как она за своею хворью ухаживает, то они повырастали бы с быков величиною, честное слово!

В эту минуту послышался стук колес. Дорога в этом месте суживалась, и Марта со своею спутницей отступили в сторону. Сквозь тонкую густую пыль можно было различить щегольской фаэтон с двумя седоками, запряженный четверкой породистых лошадей. При виде дам, мужчины приподняли свои шляпы, а один из них крикнул.

— Святые девы Марта и Юстина, молите бога за нас!

Марта, с искрящимися глазами, махнула платком в сторону фаэтона и воскликнула:

— Я уж молилась, молилась богу, чтоб он возвратил вам разум!

Из фаэтона послышался смех. На лице Юстины появилась гримаса отвращения, чуть ли не боли.

— Господи! — прошептала она, — а я надеялась, что этот человек хоть сегодня к нам не приедет, что его пан Ружиц пригласит к себе обедать…

— Он не глуп! — ответила Марта. — Конечно, пан Ружиц пригласил его в свой экипаж, а он отправил свою лошаденку домой, — сам предпочел прокатиться в чужом фаэтоне и пообедать у нас: два зайца одним зарядом…

Юстина, очевидно, была неспокойна. Охапка цветов в ее руках перестала занимать ее.

— Интересно знать, — сказала она, — какою комедией нас будут развлекать сегодня?

Марта внимательно посмотрела на нее и тихо проговорила:

— О папаше своем беспокоишься, а? Этот бездельник вечно устраивает какие-нибудь штуки с тем шутом…

Она опомнилась и зажала себе рот своею большою рукой.

По лицу, губам и даже рукам Юстины пробежала дрожь как бы от чувства страшного отвращения. Но она собралась с силами и ответила:

— Говорите, пожалуйста, мне все прямо. Я уже давно поняла положение отца и свое… давно, давно; но только освоиться с ним не могу и никогда, никогда не примирюсь…

Марта засмеялась.

— Ужасно мне нравится это кудахтанье! Желала бы я знать, что ты сделаешь? Или примириться приходится, или в воду лезть… Каждый человек сначала отчаивается, а потом мирится с судьбой, какую ему посылает бог или дьявол… А в то, что все судьбы людей это дело бога, я ни капельки не верю… Я уже исповедовалась в этом и однажды не получила от ксендза отпущения грехов, но все-таки и до сих пор не верю… Говорю я тебе, что всякий человек сначала сопротивляется, а потом, как овца, спокойно идет своею дорогой… Уф! Не могу.

Она сильно закашлялась, до слез, и посмотрела на свою спутницу.

— А ты, Юстина, какая-то странная. Отчего тебе не быть такою же, как другие панны? Пользуйся расположением дядюшки и тетушки, наряжайся, когда тебя хотят наряжать, веселись, когда подойдет случай, делай глазки холостым, — может быть, кого-нибудь и сцапаешь и замуж выйдешь, а? Ей-богу! Отчего ты так не делаешь?

Юстина не отвечала. Она шла прямо, ровным шагом, как и прежде, только в ее задумчивых глазах блеснули слезы.