Эту траву сгребал и складывал на дворе в копну человек довольно высокого роста, босой, в темном длинном армяке и большой бараньей шапке. Эта шапка представляла странный контраст со всею его остальной одеждой. Он был или стар, или слаб, потому что спина его горбилась, движения были медленны. Медленно водил он граблями, не прекращая разговора с кем-то, стоявшим позади плетня.
— Апелляция уже подана, слава богу, пусть-ка теперь пан Корчинский в высшей инстанции выиграет! — быстро и запальчиво говорил невидимый человек.
— Я тебе, Фабиан, сто раз говорил и в сто первый скажу, что голодного пса из-под лавки не выманишь тем, что мы выиграем у пана Корчинского, — медленно и монотонно ответил человек в шапке.
— А почему бы и нет? — вновь загремел человек из-за плетня. — Разве ты нам всем добра не желаешь?
— Желать-то я желаю, а все-таки говорю: на чужой каравай рот не разевай!
— А если окажется, что выгон не чужой, а наш? Так и окажется, убей меня бог!
— Тебя адвокат сбил с толку, а ты и веришь.
— Еще не родился тот, кто бы меня с толку сбил! К соседям за умом я не пойду, да и у тебя, Анзельм, не попрошу, хотя у тебя из головы еще не выветрилась вся мудрость, какой ты когда-то набрался от больших панов.
Голос невидимого человека становился все резче, а при последних словах в нем уже слышались злобное раздражение и гнев.
Старик, сгребая траву с прежней медлительностью, сказал:
— Ты, Фабиан, меня важными панами не попрекай… Я уже лет двадцать их не видел и, верно, уж до самой смерти не увижу.
— Это все равно. Чего смолоду наберешься, тем и в старости отзовешься, — прибавил человек, стоявший за плетнем.
Вдруг небольшая желтая лохматая собака, которая до сих пор спокойно лежала на соломе перед конюшней, вскочила и с громким лаем бросилась к огороду. Во двор вбежала пара лошадей с плугом позади.
— Что это? А где же Янек? — живо проговорил Анзельм при виде лошадей.
Но вслед за плугом, который чуть-чуть не зацепился за плетень, появился и Ян, без шапки, раскрасневшийся, задыхающийся. Одним движением руки он направил плуг на дорогу, схватил вожжи и остановил послушных лошадок у конюшни, потом подскочил к дяде и схватил его за руку.
— Дядя, если б вы знали, какое счастье мне сегодня! — голос его дрожал, руки дрожали, он теребил дядю за рукав.
— Что такое? Кто там, в саду?
Желтая собака, минуя плуг и лошадей, с лаем устремилась в сад.
— Муцик! — закричал на нее Ян, — сюда, Муцик!
— Оставь его в покое! Кто там? Пани какая-то? Чего ей нужно?
Он приставил руку к глазам и старался рассмотреть лицо женщины, около которой увивался и вилял хвостом успокоившийся Муцик.
Ян опять схватил дядю за руку.
— Из Корчина… панна Юстина… Вы знаете, я вам всегда о ней рассказывал… Подите поздоровайтесь с ней.
Старый сгорбленный человек с удивлением и чувством ужаса попятился назад.
— Что это! — вырвалось у него. — Из Корчина? Зачем? Для чего?
— Ей очень понравился наш дом, зашла отдохнуть… Да идите же, дядя…
Но старик крепко прижался спиною к стене дома.
— На что она мне? Не пойду… Коли ты привел ее, то сам и иди к ней.
— Да мне лошадей отпрячь и накормить нужно! — отчаянно зашептал Ян и схватил дядю уже за обе руки. — Ну, Дядя, миленький, родной мой… ну, подите!.. Она ведь в гости к нам пришла… Ну, ступайте!
— С ума ты спятил, Ян, что ли? Совсем как у сумасшедшего глаза горят… Чего ты меня тащишь? Ступай сам!
— А лошади?.. Хорошо ли будет, если вы гостя у себя в доме не обласкаете? Ну, идите скорей… ну, миленький!..
Босой сутулый человек напрасно сопротивлялся, — горячие слова молодого человека сделали свое дело.
— Да пусти ты меня! — уже с остывавшим гневом сказал он, наконец. — Дай хоть сапоги надеть! Совсем с ума спятил!
Он скрылся в глубине дома. Ян кинулся в сад.
— Посидите минутку, сейчас дядя придет… а я пойду распрягу лошадей, — сказал он и побежал к конюшне.
В большом саду, который вместе с тем был и огородом, лугом и пасекой, стояла только узкая скамейка, а вернее доска на двух подпорках, но зато такой длины, что на ней впору было усадить хоть десять человек. В траве, перед самыми окнами, выстроились шеренгой мальвы, а несколько правее жужжали пчелы, летая с розовых маков в голубые ульи. С этой скамьи поднялась высокая статная девушка с черными косами, обернутыми вокруг головы; живительный воздух полей залил теперь свежим румянцем ее смуглое выразительное лицо. Слегка оробев, она встала между мальвами, сама похожая на пышно распустившийся цветок, а ее серые глаза всматривались в приближающегося к ней человека.