Каролина забрала у него снимки:
– Волосы чуть длиннее, но это он. Глаза… Как его зовут?
– Ленин Райан. Только что отмотал пятерик. Сидел в Ломпоке, Калифорния. Тяжкие телесные, кража, хранение с целью сбыта. Мелочевка. Вышел пару месяцев назад. Слинял из Окленда, где был на УДО. Никто не знал, что он здесь, пока малый не взялся учить нырянию.
Каролина разглядывала снимок.
– Значит, здесь его родня?
– Пока нам известен лишь дядюшка Газовый Ключ. Мы всего час назад узнали от матери имя парня. После отсидки она его не видела.
– И он явился купить наркоту и угнать дядькин старый «понтиак»? Глупо. – Каролина подняла отпечаток, рассматривая глаза человека на снимке. – Тогда зачем он приехал?
– Кто его знает. Такой может объявиться без всякого повода.
– Какой – такой?
– Он как волчок.
– Что?
– Вы слишком молоды, не застали волчков. Кругляш на ножке. Наматываешь веревочку, дергаешь, и он кружится. – Неужто он не поведал ей теорию волчка? Четыре недели со Спайви вновь пробудили в Дюпри педагога. – Так и этот малый: дернешь за веревочку – он маленько покружится, потом его начнет мотать, и он либо свалится со стола, либо во что-нибудь уткнется. В круженье юлы нет разума и логики.
– По-вашему, я дернула за веревочку? – усмехнулась Каролина.
– Нет, не вы. – Дюпри пожалел, что затронул тему. – Облава. Малый только что освободился, а его берут на сделке с наркотой. Он не хочет опять на нары и швыряет подельника в реку, чтобы удрать. Бац, вот вам волчок.
– Избегая ареста за мелочевку, он совершает тяжкое преступление? Какой в этом смысл?
– О том и речь. Волчок не ищет смысла. Только кружится.
– И что, мы просто подождем, когда он остановится?
Этот вопрос Дюпри рассмотрел не так пристально, как морщины у нее на лбу.
– Как ваша мама? – помолчав, спросил он.
– Хорошо.
– Ей лучше?
– Да.
– Славно. Я рад.
Каролина снова взглянула на фото. Казалось, она запоминает каждую черточку Ленин Райана: узкий лоб, густые светлые волосы, темные брови, перекошенный рот. Каролина протянула снимок Дюпри:
– От меня еще что-нибудь нужно?
– Нет. Пожалуй, это все. Что у вас на сегодня?
– В десять облава в Ист-Сентрал. Берем поставщика Паленого.
– Маскарад?
Каролина рассмеялась:
– Без меня. Мое место в фургоне. В ближайшее время меня вряд ли допустят к костюмированным операциям.
– Наверное. – Дюпри поерзал, не зная, как заговорить о том, что его сильно тревожило. – Похоже, вы маленько… Как себя чувствуете?
– Лейн советует показаться специалисту. Я пригрозила жалобой в гильдию, и он дал деру.
Дюпри кивнул и встал, засунув руки в карманы. Может быть, поза выразит то, о чем не получалось сказать, как-нибудь передаст его чувства, не повергнув ее в панику. А паника вполне возможна, если угадать его мысли.
– Обратиться к специалисту совсем не зазорно. Вы ведь понимаете, да? Вдруг поможет.
– Знаете, вам и впрямь пора уходить, – сказала Каролина.
Дюпри улыбнулся ее резкости. Она молодец, а он рассиропился от ее дразнящей близости. Бывало, он разглядывал кусочек ее тела – изгиб бедра, линию голени, затылок – и боялся за послушание своих рук, мечтая, чтоб они его предали. Одного прикосновения к ней было бы довольно, говорил он себе, понимая, что на этом не остановится.
В допросной, узкой длинной комнате, не было ни окон, ни киношного двустороннего зеркала – только стол, дверь и стены, угнетавшие опасным обещанием интима. Дюпри прокашлялся и взял фото Ленин Райана:
– Вот он какой, тренер по плаванию для моих ребятишек.
Каролина улыбнулась. Ее тоже влекло к нему, и она отстранилась, перебирая обычные отговорки: он женат, легкомыслен, костляв, циничен и слишком стар. Последнее заставило усмехнуться над собственным лицемерием. Дюпри старше ее на двенадцать лет – та же разница, что между ней и Джоэлом. Лишь однажды, пятнадцать лет назад в колледже, она встречалась с мужчиной гораздо старше себя. Смешно: тот тридцатилетний преподаватель английской литературы, тощий, почти как Дюпри, казался ей глубоким стариком, а сейчас она на шесть лет старше его. Он соблазнил ее по всем правилам, если такие правила существуют для мужчины, который после любви на матраце в заваленной книгами комнате цитирует Неруду, притворяется, будто внимает каждому ее слову, и по-мальчишески неумел и рьян в постели. Для старшекурсницы, изучавшей уголовное право, поэзия Неруды была приятным отвлечением («Так я ступаю по твоей пылающей плоти»[4]), но сразили ее бутылка вина и стихотворение Уоллеса Стивенса «Властитель сласти»[5], последние строки которого и сейчас звучали в голове, пробиваясь сквозь чувство вины, шум водопада и горести работы: «Пусть “быть” будет финалом напасти. Единственный царь – властитель сласти». Преподаватель стал говорить об экзистенциальном смысле строки, выражавшей триумф мига над шансом, материального над абстрактным, сласти над смертью, но Каролина уже решила с ним переспать и взять двойную специализацию – поэзию и уголовное право.
4
Строка из 16-го сонета цикла «Сто сонетов о любви» Пабло Неруды: «Так я ступаю по твоей пылающей плоти, целую тебя, крохотную и планетарную, мою голубку, мой мир».
5
Уоллес Стивенс (1879–1955) – американский поэт. Речь о его стихотворении