— В космос? — Алексей не понял, сколь серьезен вопрос. — Можно и в космос.
Потом был вызов из Москвы, отборочная комиссия, долгие и однообразные дни в госпитале. Потом был Звездный и длинная вереница дней.
…Пришел наконец и его черед. И вот — последняя ночь перед стартом.
Поздним вечером в домик к космонавтам пришел технический руководитель полета академик Королев.
Сергей Павлович неторопливо снял темно-синее пальто, в котором всегда ездил на космодром, повесил на вешалку шапку-ушанку и тяжело сел. Видно было, что ученый очень устал. Только карие глаза его, как всегда, поблескивали.
— Ну как настроение, орелики? — : произнес он свою любимую фразу.
— Отличное, — четко, по-военному ответил Павел Беляев.
— А если просто, по-человечески? — переспросил академик. Ему, кажется, не понравился слишком официальный ответ.
— Все нормально, Сергей Павлович, — поддержал я Павла Ивановича. — Вот карандаши цветные подготовил. Готовлюсь порисовать. Айвазовский был маринистом, а я хочу стать… косминистом.
На шутку Сергей Павлович улыбнулся и, чуть склонив голову, цепко взглянул вначале на меня, потом на Павла. Мы поняли: предстоит деловой разговор.
— Подготовка к старту проходит нормально… Полет и сам эксперимент по выходу сложны. От вас требуем четкого выполнения программы… — Сергей Павлович добавил: — Вам самим следует учитывать все обстоятельства и принимать разумные решения. Всего на земле предусмотреть невозможно. Повторяю, мы об этом не раз с вами говорили во время тренировок — надо действовать по обстоятельствам. Земля, конечно, останется вашим советчиком. Но на корабле и ваша жизнь, и судьба эксперимента в ваших руках… Если заметите неполадки, все может быть, не лезьте на рожон. Вы меня поняли?.. Не нужны рекорды, нужен серьезный научный эксперимент. Вы понимаете, как много мы ждем от него. То, что мы проведем завтра, откроет целое направление в космических исследованиях. Ложитесь спать, орелики, завтра у вас сложная работа…
Над планетой людей
18 марта 1965 года.
Утро этого дня началось на Байконуре с привычных ритуалов. Перед отъездом из гостиницы «Космонавт» присели. Беляев улыбался одними кончиками губ, ясные глаза его излучали спокойствие.
— Чего это все уселись? — буркнул шутливо. — Сидеть положено только нам с Лешей.
— Вы еще насидитесь во время предстартовой подготовки, — отпарировал кто-то, — а нам стоять на морозе более двух часов.
Когда на них надевали скафандры, Павел Иванович заметил:
— А знаешь, Леша…
Алексей поднял голову. Он знал эту привычку командира начинать с вопроса, а после паузы отвечать самому.
— Слушаю, Паша.
— Вот так неторопливо мой отец в тайгу на охоту собирался. Каждую портянку по полчаса наматывал…
Алексей в который раз подумал: «Удивительный человек. В любой ситуации не утрачивает дар спокойной рассудительности всегда и во всем».
Леонов неуклюже поднялся со стула, пошаркал ногами, попробовал развести руки в стороны. Скафандр сковывал движения, но поддавался.
— Я, кажется, готов, командир.
Полета метров бетонки легли между автобусом, который привез их на стартовую площадку, и ракетой. Перед посадкой в лифт Королев повторил сказанное накануне:
— Дорогие мои орелики! Науке нужен серьезный эксперимент. Если в космосе случатся неполадки, принимайте разумные решения…
И в самый последний момент Главный, обращаясь к Леонову, добавил:
— Ты там особенно не мудри, только выйди и войди. Попутного тебе солнечного ветра!..
Беляев и Леонов поднялись к кораблю, заняли свои рабочие места.
Плотно захлопнулся герметический люк корабля. Они остались одни. Осмотрелись. Все знакомо.
Королев говорил им на одной из первых встреч: если космонавт чувствует перед полетом в космос, что идет на подвиг, значит, он не готов к полету.
«К чему же я сейчас стремлюсь? — подумал Алексей. — Чего хочу? Такое же чувство, как тогда, в школе, когда готовился включить свой прибор, демонстрирующий эффект электролиза… Или когда сел в кабину самолета и ждал разрешения на самостоятельный полет. Похожее было при первом знакомстве с «Востоком»… Но сейчас это чувство во много крат сильнее. Ничего, справимся…»
— «Алмазы», проверьте заставки и наддув, — включилась «Заря». И через секунду: — Как там у вас, как самочувствие?
— Прекрасное! — ответил Беляев. — Я «Алмаз-один», повторяю: самочувствие прекрасное.
Врачи внимательно следили за показаниями телеметрии, наблюдали за пульсом, частотой дыхания, давлением крови. Было много вопросов по ходу подготовительной работы. Кто-то шутил, подключаясь к борту, кто-то предлагал включить музыку. Потом все смолкло. Пропали голоса, раздалась первая команда.
Стрелки часов подползали к «нулю». Сейчас! Алексей поудобнее улегся в кресле.
Пятьдесят шесть, пятьдесят семь, пятьдесят восемь… Оставалась секунда.
Страшно ли было в этот момент? Уже потом, после помета, он скажет: «Нет». А тогда не думал об этом. Напряжение было. Скованность — тоже. Мысленно представлял весь ход пусковой программы. Первое включение, второе, третье…
Когда отошли фермы обслуживания и включилась автоматика запуска, в динамике раздался голос Королева:
— Я — двадцатый! Я — двадцатый! Счастливого пути, «Алмазы»!
Поочередно отработали двигатели первой и второй ступеней ракеты-носителя. Включилась третья. Были вибрации, были перегрузки. В иллюминаторах плыла покрытая облачностью Земля. Лишь в редкие просветы проглядывались коричневые горы, зеленоватые массивы тайги И покрытые снегом равнины.
— Изделие идет устойчиво, — сообщили с командного пункта. — Все параметры в норме.
— Что ж, специалисты стартового комплекса и баллистики сделали свое дело, — толкнул его локтем Беляев, — теперь надо постараться и нам, Леша.
«Восход-2» вошел в тень Земли. За иллюминаторами простиралась черная бездна, усеянная огромными немигающими звездами. В кабине мягко светились шкалы приборов, цветными полутонами играли информационные табло, на пульте управления шлюзовой камерой холодно поблескивали металлические тумблеры с лаконичными обозначениями: «Люк ШК», «Клапан ШК», «ШК»… Сбоку виднелся сам люк. Люк выхода в шлюзовую камеру.
Бортовые часы отсчитывали время полета. Алексей смотрел на стрелки. Казалось, что они движутся быстрее, чем обычно. Сделал полный вдох и повернул голову в сторону командирского кресла. Павел Иванович кивнул:
— Пора!
Беляев помог ему надеть ранец с автономной системой жизнеобеспечения. Каждое движение было подчинено жесточайшему графику. Проверена подача дыхательной смеси в скафандр, система контроля, работа клапанов. Руки сами находили нужные тумблеры, застежки, кнопки.
Вдвоем, не торопясь, они выравняли атмосферное давление в кабине и шлюзовой камере. Опустили забрала гермошлемов, надели перчатки и внимательно осмотрели друг друга — все ли в порядке? Беляев повернул рукоятку на пульте управления и оглядел приборы. Все подготовительные операции были выполнены. Оставалось главное.
Глаза их встретились. Взгляд Беляева был оценивающе пристальным и цепким. За годы, проведенные в Звездном, особенно за время совместных тренировок, он хорошо узнал Леонова, его характер, привычки и верил в него. Между ними сложились глубокие, хотя и по-мужски сдержанные отношения. И этот взгляд в последние минуты вобрал в себя все. Настал момент, когда Алексею предстояло впервые шагнуть в бездну Вселенной, лицом к лицу встретиться с космосом. Через какие внутренние «препятствия» должен перешагнуть он, чтобы выйти из их «земного убежища» в пространство звезд? Какие его качества должны проявиться сейчас во всей своей полноте, чтобы не дрогнуть перед открытым люком, не замешкаться, не засуетиться?..